что Летиция, обуваясь, поморщилась, будто ее что-то кольнуло.
Платон был дерзким малым, но под напором полицмейстера не устоял. Хулиган-недоросль, он только напускал на себя вид бесстрашного героя, но когда ему пригрозили каторгой, разнюнился и стал умолять о пощаде. Он признался, что испытывал к Летиции, мягко говоря, неприязнь, считая, что с ее появлением в доме графиня начала обделять родных детей вниманием, ведь у приемной дочери водились немаленькие деньги. Вбив это себе в голову, он принялся всячески досаждать Летиции. В тот святочный вечер он первым ринулся к ее сапожку и развернул его носком к кладбищу (хотя сапожок лежал совсем по-другому), а затем, подавая его Летиции, всунул в голенище обрезок железной стружки. На нее Летиция и напоролась.
Платон утверждал, что стружка была самая обыкновенная, взятая им в каретной мастерской. К сожалению, найти этот предмет не удалось – Летиция, конечно же, вытряхнула его из сапога и выбросила, не придав значения.
Пока полицмейстер разбирался с Платоном, появилась вторая подозреваемая – Лизонька. Доктор не забыл, как повела себя Летиция за ужином, и заподозрил, что в куске торта, поданном ей, содержалось нечто чужеродное. Кухарка, не желая, чтобы на нее вешали всех собак, шепнула полицмейстеру, что Лизонька вертелась у печи во время приготовления торта, чего за ней никогда прежде не водилось, а после сама же его и разрезала.
Полицмейстер, углядев новую мишень, временно оставил Платона в покое и напрямик спросил Лизоньку, не она ли подложила Летиции яд, который та проглотила вместе с тортом. Лизонька сначала отпиралась, но полицмейстер застращал ее Сибирью, и она, расплакавшись, дала следующие показания. Она ненавидела Летицию, потому что влюбилась в красавца-доктора, но он воротил от нее нос. В свою очередь, Летиция, несомненно, вызывала у него пылкие чувства. Лизонька, одержимая злобой и уязвленной гордыней, характерной для девицы, едва вышедшей из отроческого возраста, пыталась хоть чем-то насолить сопернице. Летиция обладала поистине солнечной улыбкой, и Лизонька придумала подсунуть ей в торт дробинку. Расчет заключался в том, что Летиция, сломав себе зуб, перестанет улыбаться, вследствие чего потеряет изрядную долю привлекательности.
Доктор объявил, что в ходе осмотра погибшей не обнаружил поврежденных зубов. Дробинка исчезла, и заверения Лизоньки, что она замышляла отнюдь не убийство, остались голословными.
В довесок ко всему подозрение пало и на графиню. Кто-то из дворни донес полицмейстеру, что подглядел, как она украдкой клала в коробочку утыканное иголками сердечко. Графиня, услышав обвинение, впала в забытье, и полицмейстер взял на себя смелость обыскать ее будуар, где наткнулся на обрезки черного бархата и футлярчик с иглами, точно такими же, какие содержались в зловещем подарке.
Очнувшись, графиня отвергла все подозрения, выдвинутые на ее счет, сказала, что у нее не было повода губить сиротку, которую она приняла у себя в доме как родную. Доктор опроверг ее слова, сказав, что Летиция жаловалась