дворянство, лишившееся своих привилегий с отменой крепостного права, одно время мечтало образовать политическую партию, представляя из себя в дворянских собраниях подобие верхней палаты, но такие притязания нашли ярый протест со стороны великого князя Константина Николаевича и его окружающих, убежденных сторонников бюрократического абсолютизма. Не берусь судить, насколько первые были правы. В среде их были высокообразованные люди, знакомые с политическими эволюциями Запада, равно как и с ходом русской истории. Например, тот же граф Андрей Павлович Шувалов, князь Александр Илларионович Васильчиков, граф Орлов-Давыдов, князь Григорий Александрович561 Щербатов, Голохвастов, Самарин и многие другие. Думаю, что их голос, хотя и совещательный, мог бы ограничивать административный произвол, постепенно, но сильно развивавшийся, и что затруднились бы попеременные скачки от либерализма к реакции, которые так вредно отозвались на правлении страной за последние сорок лет, обусловливаясь единственно тем или другим случайным влиянием. Во всяком случае, это были разумные материальные и культурные силы, которые остались без применения и принуждены были или угаснуть в бездействии, или, сосредоточиваясь на казенной службе, путем всяческих компромиссов, обезличиться до неузнаваемости.
Мы поселились в Петербурге. Я была у пристани. Моя внешняя жизнь приняла определенную форму, меня удовлетворяющую. Я имела положительные обязанности и личные ответственности, на которых могла излить свои силы. Я молила Бога о даровании мне способности быть счастливой. Мы уехали за границу 1 марта и, направляясь к Италии, шли навстречу весны. В Венеции мы оставались довольно долго. Я в первый раз была в этом чудном городе и вдыхала поэзию, оставленную ему пройденными веками. Мы восхищались великолепными памятниками искусства его старинных церквей и дворцов и восстанавливали историю этой гордой владычицы морей, когда слава Венецианской республики гремела по всему известному миру. Теперь бывшая царица должна была склонить развенчанное чело под господством чуждого ей австрийского владычества562, и черные гондолы, безмолвно скользившие по каналам, носили траур по ее утраченной независимости. Но чувствовался в воздухе протест против иностранной власти и носилась идея о единой Италии. Совершившееся уже присоединение Неаполитанского королевства и Тоскании под скипетром Короля Виктора-Эммануила563 питало надежду на осуществление той же мечты и для остальной Италии. Во время Венского конгресса564, когда прирезывались земли разным государствам для установления равновесия между ними, мысль о народах не приходила на ум вершителям судеб их, и Меттерних мог изречь: «L’Italie ne sera plus qu’une expression géographique»565. В описываемое мною время мечты итальянских сarbonari566 Mazzini, Silvio Pellico и других о воскрешении своей родины создали новый политический принцип, именно идею о национальностях. Все последующие крупные события имели эту идею в основании