ходить в рестораны французской кухни. Опять влюбимся друг в друга, да так, что не сможем друг без друга жить. Потом в один прекрасный день, когда будем завтракать или смотреть телевизор – заниматься самым обычным делом, – ты посмотришь на меня, чтобы пошутить или задать вопрос, но меня уже не будет. А потом поищешь глазами Колли, но не увидишь и ее. Я уйду от тебя, когда ты будешь меньше всего этого ожидать. А ее заберу с собой.
Он навис надо мной, запечатлел на лбу поцелуй, легкий, как сухой, опавший лист, и добавил:
– Я умнее тебя. Умнее и терпеливее. Я могу ждать достаточно долго, чтобы действительно причинить тебе боль.
С этими словами он схватил с прикроватной тумбочки стакан воды и швырнул его в стену. Звук был такой, будто передо мной разверзся мир. Во все стороны бриллиантами брызнули стекла. Ирвин улыбнулся. Затем улегся в постель и через мгновение уснул.
Я лежала рядом без сна ни в одном глазу и смотрела, как по стенам спальни цвета охры стекала вода. В свое время я решила выкрасить их в цвет, способный принести утешение. Я подумала, что так дом будет напоминать тосканскую виллу в лучах закатного солнца.
Обещание Ирвин сдержал, с того самого дня никогда меня пальцем не тронув. Свою злобу он вымещает на стаканах и посуде. А я каждый день думаю, когда это случится. Когда от удара о стену разлетится вдребезги не тарелка или стакан, а моя голова.
Ни к апельсину, ни к сэндвичу, ни к приготовленному мной супу Энни не хочет даже прикасаться. Поэтому, черт меня подери, я даю ей оставшееся с Рождества печенье ядовитого розового цвета, покрытое глазурью, и все такое прочее. После лимонного безе сладкого Энни давать больше не стоит, но пошло оно все к черту. Она жадно проглатывает еду и засыпает.
Теперь можно потратить немного времени на себя.
Я иду в свой кабинет, расположившийся сразу за гостиной. Перед тем как за что-то взяться, всегда сажусь в кресло и делаю несколько глубоких вдохов. Будь здесь и сейчас. Нельзя писать, когда в голове без конца проносятся мысли о ветрянке и измене мужа, а душа тревожится за старшую дочь. Пишу я всегда от руки, потому что только так могу думать.
Цикл «Школа Эрроувуд» я стала сочинять пару лет назад по ночам, когда Ирвин задерживался допоздна. На тот момент у него была шеф-повар из ресторана в Эскондидо. Вероятно, хороша, потому как в тот год он заметно прибавил в весе. Это книга о необычной школе закрытого типа на побережье Новой Англии. Подростком я, вероятно, раз сто прочла «Летний семестр в Бингли-Холле». В этом возрасте книги глубоко вонзаются в разум. Впервые решив стать учительницей, я втайне надеялась, что в школе будет так же, как в Бингли-Холле. Но чтобы поставить крест на подобных заблуждениях, мне хватило одного-единственного семинара по сертификации учителей. Бингли-Холлы, может, и существуют – например в Англии или где-то еще, – но лично я их не видела. Или, может, существовали раньше, а теперь их больше нет. И то, что теперь они остались лишь в нашем воображении, может быть, даже хорошо.
Но мысли, как говорится, гуляют на свободе. В этом романе