на которое он мне указал. Женщины в регистратуре были воинственны и заявили, что ценные вещи пациентов не принимают, требуя прийти в часы посещения. Когда я назвал фамилию Эдика, они внезапно умолкли и принялись куда-то названивать. Мне протянули огрызок бумаги с парой закорючек и велели подниматься в кабинет 410.
В кабинете я застал хмурого коренастого врача с тяжёлым взглядом. От него шёл слабый запах алкоголя и валерьянки. Я почувствовал, что он настоен хитрить и вымогать деньги, и решил дать ему тысяч пять на капельницу для Эдика и сигареты.
– Присаживайтесь, – указал он на кресло. – Родственник Самушкина?
– Нет. Я доставил его.
Врач без особого интереса взглянул на раскрытое «чезаровское» удостоверение.
– Ясно, – кивнул он. – Так вы с какой целью интересуетесь?
– Ключи от машины ему передайте, – вытащил я из кармана связку.
Врач шумно выдохнул и отодвинул папки с края стола, освобождая место:
– Ну, кладите ваши ключи.
Под ключи я молча засунул пятитысячную купюру, на которую врач посмотрел равнодушно. Я хотел идти, но тот остановил жестом:
– Вы подождите. Сядьте, сядьте. Вы хоть не родственник, но, как я понимаю, участвуете в его судьбе, поэтому уведомляю вас, что Самушкин Эдуард Константинович скончался… – он заглянул в бумаги. – В семнадцать часов ноль три минуты 8 июля 2019 года.
– Что?
– Примите соболезнования. Мы сделали всё, что могли.
– Да от чего он скончаться мог? У него солнечный удар был!
Врач заговорил назидательно как лектор, неприятно растягивая слова:
– У него был не солнечный удар, и от чего он скончался, установит вскрытие, а делать поспешные выводы не нужно, – я поймал его слегка надменный взгляд. – Наши сотрудники сделали всё зависящее, но время было не на нашей стороне, и привезли вы его поздновато, шёл отёк лёгкого. Чудес не бывает.
– Я привёз поздновато? – огрызнулся я.
– Я не к тому. Но и мы не волшебники.
Обозначив границу врачебной гордости, он смягчился и добавил:
– Ключи ваши мы приобщим к вещам умершего и передадим родственникам, не волнуйтесь. А в остальном… Ну, жизнь такая – не вечная. Тяжело, неожиданно, я понимаю. Может быть, выпить хотите? Корвалолу?
– Я могу увидеть его?
– Кого? Тело?
– Да. Я работал следователем.
– Ни в коем случае! – запротестовал врач. – Мы всё оформим и выдадим тело в установленном порядке.
Я вытащил ещё две пятитысячные купюры, но врач замотал головой:
– Нет, нет, вы как юрист должны понимать… Что вам там смотреть? Ну, умер он, умер. Не вернуть.
Я молча вышел из кабинета. Коридор упирался в массивную дверь с парой круглых иллюминаторов. Глядя на этот отвратительный серый заслон с надписью «Интенсивная терапия» я не мог представить, чтобы кто-то оттуда возвращался. «Душегубы чёртовы!», – подумал я, обещая себе разобраться с этой аргаяшской богадельней и одновременно понимая, что если врачи и совершили ошибки, то