горло, перекрывая доступ к воздуху.
– Тогда отправь меня обратно на улицы просить милостыню или воровать у покупателей на рынке, – молю я. – Только не отправляй в трактир. Я больше не могу этим заниматься. – Глаза невольно наполняются слезами. Вот что еще проливается в Дерфорте.
Закир вздыхает, но с его лица не сходит гнусная ухмылка.
– Эй, не хныкай мне тут. Я и без того долго тебя не трогал, а такой милости от большинства торговцев плотью ты бы не получила. Если не будешь приносить мне прибыль, то нет нужды тебя держать, – предупреждает он. – Ты пользуешься моей добротой. Помни об этом, девчонка.
Доброта.
Это слово крутится в голове, пока я вспоминаю свою жизнь за последние десять лет. Большинство других детей появляются и исчезают, тогда как я задержалась дольше остальных из-за своей необычной золотой кожи, которая приносит Закиру нужное количество прибыли. Но ни разу за все это время я бы не назвала свою жизнь полной доброты.
Мне, вынужденной целыми днями попрошайничать на улицах и совершать карманные кражи по ночам, пришлось научиться пользоваться своей странной внешностью, пока я шныряла по портовому городу. Либо так, либо приходилось драить дом Закира, скрести щеткой до тех пор, пока у меня не трескалась кожа на пальцах и не начинали ныть колени. И все же очистить погреб до конца ни разу не вышло. От него всегда разило холодом, плесенью и одиночеством.
Там, внизу, нас было обычно от десяти до тридцати человек. Мы ютились в тесноте под гнилыми одеялами и старыми мешками. Детей продавали, покупали и заставляли работать. Детей, которые ни разу не играли, не учились и не смеялись. Мы спали и зарабатывали монеты, и этого было достаточно. Дружбу между нами пресекали, ее не существовало, а под бдительным оком Закира неизменно взращивались подлость и соперничество. Мы были точно собаки, с пеной у пасти дерущиеся за косточку.
Но я должна смотреть на это со светлой стороны. Потому что даже если жизнь не была полной доброты… она могла стать намного хуже.
– И на что ты, интересно, рассчитывала? – фыркает Закир так, словно я наивная дурочка. – Ты знала, что тебя ждет, поскольку видела остальных девушек. Тебе известно правило, Аурен.
Я пристально смотрю ему в глаза.
– Отрабатывай свое содержание.
– Именно. Ты отрабатываешь свое содержание. – Закир оглядывает меня, остановив взгляд на обрызганном грязью подоле, и из его обожженного дымом горла вырывается раздраженный кашель. – Ну какая же ты грязнуля, девчонка.
Обычно грязь помогала играть роль нищей сиротки, но я из нее уже выросла. В день, когда мне исполнилось пятнадцать, Закир сменил мои заплатанные лохмотья на дамские платья.
Когда он принес первый наряд, я подумала, что выгляжу мило. Но была конченой дурочкой, раз решила, что Закир подарил мне платье на день рождения. Спереди были настоящие розовые кружева, а сзади – бант, и прекраснее вещицы с тех пор, как стала тут жить, я не видывала.
Но то было до того, как я осознала, что это красивое платье