думал, что ты согласишься. Так что я тут тебе принес имена – список членов синдиката. – Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. – Всего четыре лошади. Все синдикаты зарегистрированы в Жокей-клубе, все официально, проверенная отчетность и так далее. На бумаге все чисто, но, Сид, откровенно говоря, я недоволен!
– Я разберусь, – пообещал я, и он рассыпался в благодарностях совершенно искренне и через пару минут отошел поболтать с Розмари и Джорджем.
Чуть поодаль Бобби Анвин, с блокнотом и карандашом наперевес, вытрясал душу из тренера средней руки. До меня доносился его голос, по-северному напористый, приправленный инквизиторским тоном, который Бобби перенял у телеведущих. «То есть вы можете сказать, что вполне удовлетворены тем, как выступают ваши лошади?» Тренер озирался в поисках выхода и переминался с ноги на ногу. Я подумал: как странно, что он с этим мирится, – хотя статейки Бобби Анвина бывали обычно куда более ядовитыми, если Бобби не имел удовольствия постращать свою жертву лицом к лицу. Писал Бобби бойко, читали его жадно, и большинство скакового братства от всей души его ненавидело. Мы с ним в течение многих лет поддерживали своеобразный вооруженный нейтралитет: на практике это сводилось к тому, что он употреблял не более двух выражений типа «слепой кретин» на абзац, описывая проигранные мною скачки. С тех пор как я ушел из жокеев, я перестал быть мишенью его нападок, и в итоге мы получали некое извращенное удовольствие, разговаривая друг с другом, – все равно что болячку расчесывать.
Увидев меня краем глаза, Бобби оставил злосчастного тренера в покое и развернул свой ястребиный нос в мою сторону. Бобби был высокий человек лет сорока и вечно щеголял тем, что родился в рабочем поселке в Брэдфорде, – драчун, воспитанный на улице и не позволявший никому об этом забыть. Казалось бы, у нас должно быть много общего, я ведь и сам был дитя городских помоек, но темперамент мало зависит от окружающей среды. Бобби встречал превратности судьбы яростно, а я молча. Как следствие, он в основном говорил, а я слушал.
– Цветное приложение у меня в портфеле, в пресс-центре, – сказал он. – А тебе оно зачем?
– Так, из интересу.
– Ладно, брось! – сказал Бобби. – Над чем работаешь-то?
– А ты бы стал со мной заранее делиться свежей сенсацией? – поинтересовался я.
– Ладно, понял! – сказал Бобби. – Короче, с тебя бутылка лучшего шампусика в баре для владельцев. После первой скачки. Идет?
– А за сэндвич с копченым лососем могу я рассчитывать на какую-нибудь дополнительную информацию, которая в печать не пошла?
Бобби ехидно ухмыльнулся: мол, почему бы и нет, – и в должный срок, после первой скачки, слово свое сдержал.
– Ты себе можешь это позволить, Сид! – говорил он, уминая сэндвич с розовой рыбкой и ревниво обнимая бутылку с золотой фольгой, что стояла на стойке рядом с нами. – Ну и что же ты хочешь знать?
– Ты ведь ради этой статьи ездил в Ньюмаркет, на конюшню к Джорджу Каспару? – спросил я, кивнув на цветной журнал, который лежал рядом с бутылкой,