его!
– Сейчас, сейчас, Верочка. Не волнуйся. Доктор, скажите, что ей вредно волноваться.
Дверь снова отворяется.
– Я прошу вас. – Губы Екатерины Львовны дрожат и дергаются. – Уходите сейчас. И никогда… никогда… – Она ловит воздух ртом, как рыба на песке, и не может кончить.
– Слушаюсь. – Арсений низко кланяется ей и выходит на террасу.
– Мама…
Но Екатерина Львовна даже не поворачивает головы, как будто Люки вовсе нет.
– Будьте вы прокляты, прокляты! – несется надрывающий хриплый шепот. – Прокляты, прокляты!..
Автомобиль останавливается перед калиткой. Из Парижа приехал доктор. Снова открывают и закрывают дверь, снова горничная пробегает мимо Люки с бельем и горячей водой.
Стоны совсем стихли, и Вериного голоса больше не слышно. Из-под двери тянет неприятный сладковатый запах. От него во рту медный вкус, язык как-то странно распухает, и нёбо, ставшее тоже медным, уходит далеко вверх. «Хлороформ», – догадывается Люка и с отвращением закрывает рот и нос платком.
И снова автомобиль. Это Володя. Он бежит, спотыкаясь, по саду.
Екатерина Львовна выходит к нему навстречу.
– Вера… – Он задыхается. – Вера… жива?
И дверь за ними закрывается.
Люка сидит на диване. Ноги затекли, и голова болит от хлороформа. Но она боится встать, боится двинуться. Она смотрит не отрываясь на белую дверь. Это необходимо. Она должна. И нельзя ни на минуту закрыть глаза. Который теперь час? Наверное, уже поздно. Хочется есть, но разве можно думать о еде?
Там, у Веры, зажгли свет, из-под двери желтеет узкая полоска. Люка сидит в темноте на диване. Направо чуть светлеет окно. И за ним, прижавшись к стеклу, чье-то лицо. Люка вздрагивает. Ей страшно. И успокаивает себя: это только кажется. Нет. Черные блестящие глаза смотрят прямо в комнату, прямо на нее, и губы шевелятся, словно зовут: «Люка». Это Арсений. Но Люка делает вид, что не замечает его. Он поднимает руку, тихо стучит в стекло. Какое у него бледное страшное лицо. Люка отворачивается, чтобы не видеть.
Входит Владимир:
– Люка, Люка, вы здесь…
Люка встает, затекшие ноги плохо слушаются, и спина ноет.
– Володя, я здесь. Дайте мне руку.
– Люка, – шепчет он в темноте, сжимая ее пальцы. – Люка, надо молиться. Будем молиться. Вы еще ребенок, у вас чистая душа. Бог вас услышит. Будем молиться, Люка, и она не умрет.
Люка становится рядом с ним на колени.
– Читайте молитвы, Люка. Все, что знаете. Я не умею.
– Отче наш… – читает Люка и, кончив, останавливается.
– Еще, еще. Не так. От всего сердца, Люка. Вы еще ребенок. Бог вас услышит, молитесь.
– Богородица Дева, радуйся. – Люкин голос дрожит. Темно. Владимир плачет, прижимая голову к полу, а если повернуться, за стеклом страшные, блестящие глаза. – Благодатная Мария, Господь с Тобой.
– Господь с Тобой, – тихо повторяет Владимир.
– Я больше не знаю молитв…
– Читайте еще раз. Еще раз. Вас услышит Бог. Только от всего сердца, Люка. От всего