отец.
– Не знаю, – честно ответил его приятель. – Я бы искал деньги.
Круг замкнулся.
Он был в администрации, в каких‑то бесчисленных общественных организациях, у депутатов, у богатых людей города – его везде внимательно выслушивали, всегда сочувствовали и обещали помощь, но нигде деньгами.
Деньги у них были, но у них не было денег на его дочь!
Похитители звонили ему два раза. Они требовали денег и угрожали.
Он оправдывался, объясняя, что такую сумму собрать быстро невозможно, умолял не трогать его дочь, обещал найти деньги, просил еще немного подождать.
– Смотри, дождешься! – предупреждали они, продляя срок еще на неделю.
Потом он получил еще одну посылку. С кассетой. И каким‑то небольшим свертком. Эту кассету он просматривал один! Он отправил из дома под каким‑то предлогом жену, зашторил окна и включил телевизор.
На экране было то же самое, которое он уже видел, помещение, был стул, на стуле его дочь. И был тот же самый бородатый кавказец.
Кавказец стоял против камеры и смотрел с экрана прямо на него.
– Слушай, мы говорили, что шутить не любим, – укоризненно говорил кавказец. Ему говорил. – Ты просил неделю – мы дали неделю. Ты просил еще – мы согласились. Слушай, сколько можно тянуть! Ты что – не любишь свою дочь?..
Отец, напряженно, боясь вдохнуть, смотрел на экран. Он боялся, он был готов увидеть все, что угодно!..
– Или ты такой тупой, что не понимаешь?.. Мы же убьем ее, и все! Тебе денег жалко, да?..
Кавказец подошел к девочке и взял ее за волосы.
– Смотри, какая хорошая девочка. Неужели ты ее не жалеешь?..
Он сжал девочку крепче и, поставив ей на колени ногу, с силой придавил к сиденью, а коленкой к спинке стула.
– Не жалеешь, да?.. А я должен жалеть, да?
Девочка была ни жива ни мертва.
А отец был уже почти мертв. Он затрясся и стал шарить рукой пульт, чтобы выключить телевизор. Как будто это могло что‑то изменить. Как будто запись на пленке от этого стала бы другой.
Кавказец выдернул из‑за пояса кинжал и стал размахивать им перед лицом девочки, заводя себя и что‑то выкрикивая. Что – отец уже не понимал. Он смотрел в лицо, в глаза дочери, полные ужаса! Животного ужаса! Он знал, он слышал, что они запросто могут отрезать голову кому угодно – хоть живому барану, хоть живому ребенку. Он только не думал, что это может коснуться его!
Кавказец перехватил нож в левую руку, поймал, с силой оттянул девочке ухо и провел по нему заточенным остро, как бритва, ножом. Девочка дернулась, завизжала, забилась под притиснувшим ее к спинке стула коленом. По ее правой щеке и по плечу брызнула кровь.
– Понял, да? – со злобой сказал кавказец, что‑то держа в окровавленных пальцах. – Мы не шутим, да! Если ты не достанешь денег, то свою дочь не увидишь!..
Кассета промоталась до конца. И лишь тогда трясущимися руками он развернул маленький, который был в одной посылке с кассетой, сверток. Там, в запекшемся от крови платке, лежал какой‑то серого цвета обрубок.
Лежало пол‑уха…
Когда