с фактического окончания на более раннюю стадию – покушения либо (в других случаях) приготовления. Так, бандитизм определяется в законе (ст. 209 УК РФ), в частности, как создание банды в целях нападения на граждан или организации. Здесь законодателем окончание преступления связывается со стадией приготовления. «Создание вооруженной банды, – сказано в абз. 2 п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. № 1, – является в соответствии с ч. 1 ст. 209 УК РФ оконченным составом преступления (курсив наш. – Л.К.) независимо от того, были ли совершены планировавшиеся ею преступления»[50].
Вместе с тем, во-первых, следует согласиться, что терминологические наименования – материальные, формальные, «усеченные» составы – не совсем удачны, поскольку неадекватны содержанию отражаемых ими терминов. Путь здесь только один – совершенствование обозначений. Во-вторых, что «практический смысл всякой теоретической проблемы уголовного права определяется тем, способствует ли эта проблема задачам точной квалификации преступлений и индивидуализации виновных или нет»[51]. Н. Ф. Кузнецова далее утверждает, однако: «Концепция деления преступлений на „формальные“ (беспоследственные составы) и „материальные“ (с последствиями) мало чем помогает (курсив наш. – Л.К.) при решении этих вопросов».
Если даже это так, то все-таки – помогает и, заметим, вопреки утверждению «мало чем», – в немалой степени. Трехчленное деление ценно тем, что оно позволяет правоприменителю в процессе квалификации преступления правильно установить юридический момент окончания посягательства. Если законодатель связывает момент окончания последнего с наступлением последствий (преступление с материальным составом), преступление может считаться оконченным только при наступлении вредных последствий. Если посягательство сконструировано в законе по типу формального состава, оно полагается оконченным при совершении деяния (действия, бездействия), например оскорбление, клевета, заведомо ложный донос, побег, дезертирство, самовольная отлучка. Если налицо «усеченный» состав, то момент окончания преступления законодатель связывает с покушением или – в других случаях – со стадией приготовления к преступлению (юридическая фикция, поскольку фактически преступление продолжается). Разве сказанное не способствует квалификации преступлений, а равно индивидуализации ответственности и наказания?
Отрицание факта существования анализируемых конструкций наносит, безусловно, ощутимый урон и теории, и практике. В частности, вместо назревшей дискуссии об уточнении границ понятия каждой из трех конструкций, их разновидностей (в частности, нуждается в выделении конструкция преступления с формально-материальным составом, например ст. 2153), об унифицировании взглядов на момент окончания преступлений с формальным и «усеченным» составами и т. д., ведется, как представляется, малопродуктивная дискуссия по вопросу, существуют в природе такие конструкции либо же нет. Вопрос сам по себе,