своими длинными руками он как-то по-деревенски размахивался аж из-за спины, и я ему навтыкал, но получалось не сильно, даже синяков не осталось.
Уже в восьмом классе, в другой школе другого города, я точно так же дрался с Мартыном – Мартыновым, крупноватым, но слабоватым середнячком. Он тоже озвучил, что еврей ему не нравится. И тоже выступил после уроков за туалетом как-то неуверенно. И тоже не то чтобы получил, но все решили, что победил точно я.
Раза три за школу мне вламывали, но это были обычные пацанские дела, не имевшие никакого отношения к национальному вопросу. И я пару раз камрадам разбивал носы – без обид.
Есть такой стереотип: евреев в детстве называют на всех углах жидами, бьют на улице и во дворе и портят жизнь разными способами. Не знаю. Лично не наблюдал, от знакомых конкретно не слышал, на себе не испытывал. Может потому, что в Забайкалье и на Дальнем Востоке не было такой традиции.
Нет, в паре школ, где я учился, возникал еще поначалу какой-нибудь мелкий насмешник, развлекатель класса, который кричал «жид, жид», или «еврей, еврей» – один еще посылал как дразнилку «полужидок»: видимо, метисизацией он разрешил для себя мой нетипичный, по его мнению, облик. Их невозможно было треснуть: они смеялись и юрко убегали, прыгая через парты; но зла в них не чувствовалось – они развлекались. Можно даже сказать – невинно развлекались. Драться после уроков отказывались – опять же с мелким веселым смехом. Класс внимал развлечению снисходительно и в общем их не поддерживал. Через неделю-другую им надоедало, и они унимались. И я был своим: нормальным, как все.
И с этими ребятами потом отношения были совершенно нормальными. Более того, они вели себя скорее дружелюбно. Нет, не извинялись, разумеется, что за фигня, но словно чуть-чуть заглаживали прошлый инцидент.
Если ты никогда не плачешь, не ябедничаешь и не жалуешься, всегда даешь списать и даешь сдачи, никак не выпендриваешься, не жадничаешь и никогда не подхалимничаешь – то чего, собственно, тебя травить?
Правда, были две вещи. Во-первых, все знали, что до какого-то предела я тихий и очень вежливый – а дальше соскакиваю с винта и полный псих: разбить пеналом нос или зубы, ткнуть ручкой в глаз или куда ни попадя, орать как бешеный не разобрать что и не чувствовать никаких ударов. И на фига с таким связываться, если он сам не лезет.
Во-вторых, у меня не было ничего еврейского во внешности. Вполне нейтральная рожа.
Я не вписывался в трафаретный образ еврея. А образ этот за века нарисовался прочими народами такой, что мама не горюй.
В третьем классе в нам пришла девочка бурятка, Галя Кубдут. Тихая, спокойная и аккуратная. Выделялась только личиком: смугловатое и плосковатое, с узкими раскосыми глазами, а вообще даже милое. Училась она средне, и жили они средне – это легко определялось: кто жил получше, носил шелковые пионерские галстуки за 53 копейки, а кто победнее – штапельные за 27.
Она несколько недель проучилась, а потом на перемене Валерка Маркин стал листать оставленный на столе классный журнал, он тут был любопытнее и быстрее всех. И