отлажено, что оно явилось раз и навсегда. Но вышло иначе. Вон тот седой затылок, который сейчас торчит у меня перед носом, наверняка помнит катастрофу на Авиамоторной. В тот день граждане возвращались домой с работы. Усталые, возможно, счастливые мыслью о выполненном долге. Становились на эскалатор один за другим, по одному, по двое. И тут оно случилось. Причем само собой, без чужого злого умысла.
Как потом показало следствие, нарушилось сцепление двигателя и лестницы. Рабочий тормоз не сработал, аварийный тоже, и лестница под тяжестью пассажиров сама двинулась вниз, стремительно набирая скорость. Сначала все смеялись – быстрее доедем! Но тут кто-то не удержался на ногах, повалился, повалил других, люди завопили, замахали руками, стали хвататься за светильники, пытались влезть на балюстраду, а лестница уже неслась, расшвыривая их безо всякой жалости и сваливая внизу, как мешки с картошкой, в одну кучу.
Катастрофа произошла за какую – то минуту, и многие даже не успели сообразить, что случилось. На том московском эскалаторе их оказалось около сотни. Восьмерых раздавили насмерть, еще три десятка стали инвалидами. Остальные отделались ушибами, синяками и вывихами конечностей. Врачи приехали незамедлительно. Уцелевших развезли по больницам, трупы отправили в ближайший морг. Кровь спешно вытерли, а в газете на следующий день написали, что на Авиамоторной произошла поломка эскалатора, что среди пассажиров имеются пострадавшие и что причины аварии расследуются.
Нет. Судя по всему, седой затылок ничего такого сейчас не вспоминает. Шарит левой рукой в кармане куртки, достает телефон, пускающий трели – звук тотчас же пропадает – и прикладывает к уху:
– Да, Михалыч… Да, дорогой! – Голос ласковый, старческо-дребезжащий. – Конечно, слышал! Уже доложили… Да, уж, ты, как говориться, сам виноват. Виноват, говорю! Ах, ты сам уже понял? Ну, хорошо… Приходи тогда сегодня, как говорится, каяться. И приноси…
Он еще что-то произносит, но тут по громкой связи на всю мощь включают музыку, и слов уже не разобрать. В уши со всех сторон вливаются звуки кого-то народного мотива.
– Виноват… – слышу еще раз, и слово «виноват», случайно выхваченное слухом, само собой разваливается на две части: вино и вата. Ритмичная мелодия энергично встряхивает их у меня в голове и собирает в частушку:
Приноси вино и вату,
Будешь, Ваня, виноватый!
Народный мотив обрывается также внезапно, как начался, и женский голос, захлебываясь от радости, объявляет:
– Сегодня у посетителей супермаркета «Планета» счастливый день! Супермаркет дарит вам скидки на охлажденного цыпленка!
Вот оно, оказывается, ты какое! Счастье. Магазинный рай для vip-клиентов, где есть все, что пожелается. Где исполнятся все ваши самые сокровенные мечты. Когда Михалыч умрет, на том свете ему явится не ангел с трубой, не демон с опаленными крыльями, а сизый охлажденный цыпленок. Гигантская тушка в тридцать три человеческих роста: