женщина не посмела бы, – сказал Птолемей.
– А кто видел Таис верхом на лошади, тот видел амазонку, – сказала Эгесихора.
– Поэт Алкман, спартанец, сравнивал лаконских девушек с энетийскими лошадьми, – рассмеялся Гефестион, уже вливший в себя немало вкусного черно-синего вина.
– Тот, кто воспевает их красоту, когда они идут с танцами и пением приносить жертву богине, нагие, с распущенными волосами, подобными густым гривам золотисто-рыжих пафлагонских кобыл, – заметила Эгесихора.
– Вы обе много знаете! – воскликнул Александр.
– Их профессия – они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств, – сказал с видом знатока Гефестион. – Знаете ли вы, – поддразнил Гефестион, – что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей Ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора!
– А Таис? – прервал Птолемей.
– В семнадцать лет она знаменитость. В Афинах это выше многих великих полководцев, владык и философов окрестных стран. И нельзя стать ею, если не одарят боги вещим сердцем, кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты, гораздо более глубокое, чем у большинства людей…
– Ты говоришь о ней как о богине, – сказал Неарх, недовольный тем, что Гефестион расценил спартанку ниже Таис, – смотри, она сама себя не чувствует такой…
– Это и есть верный признак душевной высоты, – вдруг сказал Александр и задумался, – …длинные гривы… – Слова спартанки пробудили его тоску о черном белолобом Букефале. – Здесь афиняне режут гривы своим лошадям, чтобы они торчали щеткой, как на шлеме.
– Для того чтобы лошади не соперничали с афинянками, среди которых мало густоволосых, – пошутила Эгесихора.
– Тебе хорошо говорить, – вдруг вмешалась молчавшая до сих пор Наннион, – когда волосы спартанок вошли в поговорку, так же как их свобода.
– Если сорок поколений твоих предков ходили бы голобедрыми, в полотняных пеплосах и хитонах круглый год, тогда и у тебя были бы волосы не хуже.
– Почему вас зовут «файномерис» – показывающими бедра? – удивился Птолемей.
– Покажи им, как должна быть одета спартанка по законам своей страны, – сказала Таис Эгесихоре, – твой старый пеплос висит у меня в опистоцелле с той поры, когда мы разыгрывали сцену из Кадмийских преданий.
Эгесихора молча удалилась внутрь дома.
Неарх следил за ней, пока она не скрылась за занавесью.
«Много странных даров посылает судьба», – пропел насмешник Гефестион, подмигивая Птолемею.
Он обнял застенчивую Наннион, шепча ей что-то. Гетера зарделась, послушно подставив губы для поцелуя. Птолемей сделал попытку обнять Таис, подсев к ней, едва Александр отошел от нее к столу.
– Подожди, увидишь свою богиню, – отстранила она его рукой.
Птолемей повиновался, удивляясь,