мы тоже заорали от ужаса и неожиданности.
Пока счастливая мать обнимала найденыша, все неравнодушные пытались выяснить, что же произошло. Но Матвейка, кажется, и сам не слишком понимал, что не так. По его словам, он буквально на секундочку зашел в чулан, хотел найти на полке коробку с конфетами и посмотреть на нее, потом, ничего не обнаружив, вышел обратно, сел играть дальше и… Ну, все. Пришла мама, начала кричать и плакать, потом люди какие-то набежали… Складывалось ощущение, что для малыша этих двух недель страха и бесконечных поисков просто не существовало!
Диагностика ребенка в больнице так же показала, что он абсолютно здоров, бодр и весел. По крайней мере это точно не какая-то амнезия, вытеснившая ужасное, и не провал в памяти. По всем показателям, даже по следам в его биологических жидкостях, выходило, что для ребенка действительно прошла какая-то пара минут, тогда как тут, в реальности, мы искали его чуть больше двух недель.
Но кто ищет ответы, когда счастье так и распирает? Вот и мы не искали. Только выдохнули с облегчением, что все разрешилось, и зажили себе дальше в надежде, что с нами-то такого никогда не случится.
А спустя еще какое-то время, что-то около пары недель, я стала замечать, что веселая, бойкая Анютка как-то… посерела что ли. При встречах она дергалась, опускала глаза, быстро бормотала слова приветствия и постоянно оглядывалась. Сына, которого до этого буквально не спускала с рук, к себе не подпускала, хотя по идее должно было быть как раз наоборот, после пережитого-то. Да и сам Матвейка…
Знаете, мне обычно нет дела до чужих людей. Я не отношусь к породе сплетников, и не слежу за соседями. Но… Это были те странности, которые просто бросаются в глаза. Я же Матвейку с пеленок знала, буквально помогала Анютке нянчится с ее первенцем, сидела с ним иногда. И все время, что мы с ним были знакомы, это был самый обычный ребенок. Веселый, чуть шебутной, добрый мальчишка. Обниматься любил, животных тискал без остановки, не разбирая на диких и домашних, мог часами играть своими игрушками…
Нет, он и теперь делал все это, но… Иногда, буквально на мгновение, за милыми детскими чертами лица проступало что-то… что-то. Другое. Злое. Такой, знаете, тяжелый, пристальный взгляд, улыбка жесткая, скорее похожая на оскал… Я списывала все на воображение, игру теней ведь еще никто не отменял. Вот только в сочетании с почти убитой Анюткой это выглядело, мягко говоря, ненормально.
В конце концов я не выдержала и приперла соседку к стенке. Та, на мое удивление, отпираться даже не подумала, выложила все, как на духу. Вот только лучше бы она молчала…
– Понимаешь, Даш, я ведь… Нет, глупость это… Я… Люблю своего сына больше жизни, люблю его пальчики, улыбку, то, как он кашу по столу размазывает, тоже люблю. Но… Ты, сейчас наверно подумаешь, что я сошла с ума… Я тоже так думаю, ты не думай. Потому что… То, что вернулось ко мне из чулана – это не мой сын. Я уверена в этом. И мой муж… Он тоже сначала говорил, что у меня стресс, а теперь сам оглядывается, когда Матвей стоит за спиной…
И,