трудом смогла вымолвить.
– Да, тогда мне бутылку виски принесла Элея. А она не сказала, что я тебя забирал ещё четыре раза? Ты и в семь лет, и в пять, и в двенадцать, и в тринадцать погибала в пожарах. Я понимал, что ты – особая душа. Мне было жаль тебя.
– Спасибо, Алекс.
– За что?
– Вчера ты показался последней скотиной…
– Ну, спасибо – грустно рассмеялся мой учитель. – Забыла? «Eruditio aspera optima est»
– Строгое воспитание самое лучшее, – монотонно проговорила перевод. – Ты был в ОООД?
– Да, но недолго. Лет шестьдесят, – Алекс смутился и махнул рукой.
– А что так? В их отделе вроде престижнее, – протянула своё умозаключение.
– Надоело, – последовал короткий ответ.
– Алекс, за какой грех тебя Жнецом назначили?
Красивое лицо исказила гримаса горечи.
– Не обязательно рассказывать, прости.
«Зачем я лезу без спросу в чужие секреты?»
Отхлебнув пару глотков из бутылки, всё же поведал:
– Я служил при Петре III цепным псом. Устранял неугодных ему людей.
– Ого! Столько лет прошло. Разве ещё не закончилось твоё наказание?
– Не хочу новую жизнь, не готов к ней…
Мы с Алексом проговорили всю ночь. Его неожиданная поддержка оказалась так кстати. В его лице обрела настоящего друга.
Глава 5 Трудности жнецов
Следующие пятьдесят лет можно описать круговоротом повторяющихся событий: «Сопровождение душ», «Слёзы по Кристиану», «Виски с Алексом», «Виски с Алексом и Элеей», «Слёзы по Кристиану», «Сопровождение душ». Если бы я была живым человеком, то, наверное, валялась бы где-нибудь под забором, с лицом алкоголички в образе бомжа.
Этот приказ Изначального словно заклятие на моём столе. Когда меня накрывала истерика, я пыталась избавиться от этой злополучной бумаги. А накрывало меня часто. Можно сказать, что постоянно. Но у неё, наверное, тысяча жизней, не меньше. Рвала её на сотню кусочков, сжигала, съедала, топтала, смывала в унитаз, выкидывала в разных городах, где ждали меня души. Но по возвращении в комнату эта зараза лежала там же, целая и невредимая. Время не испортило её. Позже этот приказ я использовала вместо подставки для кофе, доски для резки, листа для рисования, пускала самолётики. Носила в химическую лабораторию для исследования состава. Всё тщетно. Этот гадский лист бумаги лежал на своём месте, словно прибитый к нему магическими гвоздями. Вместе с ним прибита и я к своей работе собирателя душ.
Моя эмпатия буквально обрела железобетонную броню за эти годы. Закалилась, как сталь и окоченела как труп. Пришло понимание неизбежного жизненного цикла. Единственная причина моих переживаний – только ОН. Я ревела в подушку каждый раз наедине с собой и уверяла себя, что буду счастлива за Кристиана, даже если он меня разлюбил. Но потом ещё сильнее от осознания того, что нет, не буду! Не могу! Не хочу и никогда не сумею. Можно привыкнуть терпеть боль, но она не становится меньше, бьёт плетью, режет по живому. Никуда не уходит и не исчезает, как приказ, лежащий на моём столе. Мой