и грозно уставились на Волина. По преданию, в старые времена воины султана Салах-ад-Дина такими взглядами обращали в бегство крестоносцев. Но Орест Витальевич, увы, не был крестоносцем, он был потомком русских витязей, которые не то что сарацинов, но даже и псов-рыцарей клали на одну ладонь, а другой пришлепывали. Видя такую решимость, арабы сжали кулаки, готовые отстаивать свою идентичность любыми доступными средствами. Однако тут старший следователь сделал совершенно неожиданный ход. Продолжая двигаться вперед, он тихонько рявкнул «Аллаху акбар!» и настежь распахнул полы своего пиджака.
Разумеется, никакого жилета смертника на нем не было, а в карманах не завалялось даже самого простенького коктейля Молотова, но арабам было не до тонкостей. Они рванули с места с такой скоростью, что им позавидовал бы и русский заяц.
Проходящая мимо француженка бросила на Волина заинтересованный взгляд и негромко воскликнула «ола-ла!» В этом «ола-ла» прочел он чрезвычайно лестное для себя: «Смотрите, вот настоящий мужчина, не то, что нынешние тюфяки!»
– Ты не полицейский, ты бандит, – сердито заметила Ирэн, когда он вечером пересказал ей эту историю.
Волин заспорил: а с какой стати арабы заводят в Париже свои порядки? В конце концов, он такой же приезжий, и у него не меньше прав.
– Я не про арабов, – сказала она, – я про то, что ты перемигиваешься на улице с первыми попавшимися кокотками. У тебя, между прочим, своя девушка есть.
– Я ей так и сказал, – смиренно отвечал Волин.
– И что она тебе ответила?
– Послала к черту.
Ирэн поглядела на него и усмехнулась – ладно, Дон Жуан, ты прощен. Мерси, отвечал старший следователь, после чего встал в позу и продекламировал:
– Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле –
И делишь наконец мой пламень поневоле!
Ирэн нахмурилась:
– Никакая я не смиренница. Это что, Пушкин?
– Он, – кивнул Волин. – Как услышишь русские стихи, всегда говори «Пушкин», не ошибешься. Но сейчас, как ни странно, речь не об Александре Сергеевиче. Когда я нес бремя белого человека на рю Удон и не позволял Востоку сойтись с Западом, меня осенила одна идея. Я зашел на сайт аукционного дома «Лё Маре» и посмотрел результаты последних торгов – тех самых, в которых должен был участвовать покойный Завадский…
На сайте «Лё Маре» старший следователь обнаружил