лишь хмурюсь, пытаясь скрыть удивление.
Мадам Флора – фейри, которая занимается плетением чар для людей. К ней приходят, чтобы с помощью иллюзий подправить внешность или просто создать наряд для предстоящего праздника. Прежде мне не доводилось бывать в ее лавке, но я знаю, что берет она довольно дорого. Зачем миссис Коулман тратит иссякающие средства на визит к мадам Флоре?
У Имоджен, должно быть, возникает тот же вопрос.
– Что ты задумала, мама?
Мачеха надменно пожимает плечами.
– Что, если мы получим приглашения на некий зачарованный бал, который устраивает сам принц-ворон? На всякий случай нужно подготовиться.
Сестры обмениваются радостными взглядами, но волнение Имоджен быстро проходит.
– Мама, маскарад Новолуния уже завтра вечером, – с сомнением произносит она. – Где мы, по-твоему, возьмем приглашения, ведь осталось-то всего ничего?
– Я же сказала, милая, что все устрою.
Я лишь качаю головой. Конечно, мачеха вполне может тратить деньги на бал, на который даже не приглашена, экономить на продуктах и угле для очага в угоду последним веяниям моды, продавать мое пианино…
Словно ощутив растущее во мне жгучее негодование, миссис Коулман резко оборачивается и, прежде чем я успеваю спрятаться за маской безразличия, ловит мой хмурый взгляд.
– Что за лицо, Эмбер? – тут же издевательски спрашивает Имоджен, судя по всему, тоже заметившая мое недовольство. – Завидуешь, что не пойдешь на бал?
Я даже не отвечаю. Правда в том, что я перестала завидовать сводным сестрам. Поначалу, когда со мной обращались как со служанкой, запрещали посещать балы и появляться в обществе, мне было очень больно. Но я три года помогала сестрам готовиться к одному грандиозному приему за другим и за это время поняла, что светские балы отнюдь не ограничивались столь притягательными для меня музыкой и танцами. На подобных приемах строились матримониальные планы, а малейшее отступление от принятых в обществе норм и правил тут же расценивалось как легкомыслие. Постепенно я убедилась, что во время танца лучше сидеть в оркестре, чем находиться посреди зала под руку с мужчиной.
– Сотри эту кислую усмешку! – бросает мне миссис Коулман скорее из желания досадить – хотя я даже и не думала усмехаться – и отворачивается.
Имоджен, однако, продолжает буравить меня презрительным взглядом.
– У тебя сажа на щеке? – фыркает она.
Я пытаюсь скрыть тревогу, но внутри поднимается паника. Неужели утром я забыла умыться? Рукавом пальто вытираю щеки.
Но Имоджен лишь сильнее веселится.
– Имя Эмбер тебе в самый раз, ты и впрямь, как настоящий уголек!1 Но к чему рыться среди золы и пепла и искать румяна в дымоходе?
– Уголек хотя бы способен гореть, – бормочу я себе под нос.
Клара ухмыляется вместе с Имоджен.
– Сиротка Эмбер теперь стала поэтессой? Одни лишь умные слова и никакого толку.
– Не обращайте на нее внимания, – советует дочерям миссис Коулман, словно бы дразниться