Этот почерк чужой, чужой, инородный…» – расхаживаю вдоль машины – я совершенно потерян сознанием для чего-то другого, потерян; ничего не замечаю вокруг себя. «В моем доме…» В нашем доме ведь никто никогда не жил, кроме нас. А тетрадь оказалась между журналами – но это материны журналы! Старые – сколько журналов она выписывала лет тридцать назад. «Эта тетрадь не материна – она не может быть ее! Сестры… те самые сестры, о которых она рассказывала вчера? Это совершенно непостижимо!»
Все внутри на несколько секунд затаивается – от страха и щекотного трепета.
А потом начинает твердиться, как забивать разум: «Мария и Вера высокие, как спички, прямоспинные, они ходят и ходят, без остановки, без остановки. Если Мария – на середине тропинки между первой и второй картофельной грядкой, Вера – в начале тропинки между третьей и четвертой. Если Вера – в конце тропинки между второй и третьей…
Стрекоза! Я ее спас, слипшиеся крылья почти поломанные – вот она взметнулась и опять летает – как восстановилась – и я нахожу тетрадь! А в записях начинается с того что ребенок наезжает на стрекозу велосипедом она больна – то есть это как начало к тому что она снова разрушается. Потом разламывается крыло – и вот Мария уже без руки… это как бы избавиться от страха, испуга! Но все равно же стрекоза остается – всегда, всегда…»
Эта цепочка плетется сквозь мозг и повторяется, повторяется: «Стрекоза, я ее спас слипшиеся крылья почти поломанные…» – мысленная, словно выстраивается в сознании инерционной, инертной тканью… и страх, недоумение и крайняя тревога, о которой я не могу говорить.
– Лешк! – окликает меня Игорь. – Ты чего расхаживаешь-то, я не пойму?
Глава 9
– Э-э… что?
– Я говорю, ты чего расхаживаешь?
– Ты же сам сказал, что я могу тебя подождать, и будем вместе таскать, – произношу быстро, но потерянно.
– Ну хорошо, давай теперь таскать вещи.
А потом мы садимся ужинать. Я сижу с Игорем и матерью, а внутри так и перемалываются внутри как жернова, перемалываются – но я совершенно не подаю виду. Что я могу делать – только сидеть и разговаривать; либо их слушать.
Рассказать о тетради? Поначалу у меня странное чувство, что даже если б я и хотел, не могу вставить это в разговор, втиснуть…
– …Я, кстати, много еды привез, – говорит Игорь. – Но только шашлыка не взял – представляете, тетя Тань, вообще не было. Он куда-то как испарился. Я собирался здесь купить, поблизости – нема… представляешь? – и ко мне поворачивается. – Не знаю, чего теперь можно на костре-то пожарить. Но я сарделек, в принципе, купил. Удивлены, что я приехал, да?
– Очень удивлены! Ничего не случилось?
– Нет, абсолютно ничего. Ну… я даже не могу сказать, почему приехал. Я это в последний момент решил. Сначала хотел к бабушке как всегда, но потом что-то сверкнуло… дай, думаю, сюда.
– Ты же никогда не приезжал так, – говорю я.
– Без предупреждения? Ну да. Какой-то порыв непонятный – сорвался, приехал. Сам смеюсь.
После этого мать уходит. Мы остаемся с ним одни.
– Но вообще ты мастак на внезапные решения, – улыбаюсь. –