отделявшая нас от основных помещений, распахнулась, и в сени вбежал маленький лягушонок, одетый в короткие штанишки и плотный вязаный свитер.
– Папа! Папа! – восторженно заголосил он, набрасываясь на Осипа с объятиями.
Вслед за ребенком показалась и мама – стройная, неплохо сохранившаяся женщина, морда которой выражала если не вселенскую скорбь, то, по крайней мере, заботу обо всем, что только могло ее потребовать. Сразу оценив ситуацию, она бросила на мужа испепеляющий взгляд, полный не только осуждения, но и тревоги, после чего тут же переключилась на сына, повелев ему вернуться в тепло. Лягушонок попытался возражать, но, услышав безапелляционное «Не спорь, Алеша, ты же болеешь», поспешил скрыться в глубине дома.
– Прошу прощения, – обратился я к раздосадованной женщине. – Боюсь, это моя вина: он не стал бы пить, если бы я его не соблазнил.
– Не говорите ерунды, – отмахнулась она. – С ним такое регулярно случается. Бросает пить по полдюжины раз за год – и ходит с таким видом, будто в одночасье стал национальным героем. А потом опять срывается.
– Вот как? – удивился я и воззрился на Осипа, который уже тихо похрапывал, постепенно сползая по стенке. Теперь его морализм, столь внезапно сменившийся охотой до выпивки, стал совершенно понятен: подобное самовнушение, добротно приправленное самолюбованием, я не раз наблюдал в исполнении товарищей-музыкантов, публично бросавших курить.
– Вы только не подумайте чего дурного… Внутри-то он хороший, – вдруг начала суетливо оправдываться хозяйка дома, пытаясь растолкать мужа. – Ну выпивает иногда – с кем не бывает?
– Пожалуй, так, – согласился я, стыдливо припоминая недавние рассказы Осипа о его супружеских изменах.
Субботним вечером на репетицию собралась чисто мужская публика: Елена помогала родителям клеить обои, а потому пребывала дома; на ее месте в углу дивана развалился высокий, но немного инфантильный друг Лехи по прозвищу Грека. В руках он держал полуторалитровый баллон пива, по наполнению которого было ясно, что до конца действа живительного напитка никак не хватит.
– Два раза вспоминаем без вокала, потом пою, – объявил Андрей, отодвигая от себя микрофонную стойку.
– Вступаете на четыре удара или на два? – уточнил Леха.
– Давай пока на четыре.
Несмотря на это упрощение, сразу вступить не удалось: я перепутал первую же ноту, и, осознав ошибку, остановился. На второй раз запутался уже Андрей, но, видимо, понадеявшись, что этого никто не заметил, он продолжил играть, и мы дошли до самого припева, где я опять растерялся. Признав про себя, что почти наглухо забыл новую вещь со времен последней репетиции, я попросил:
– Андрюх, покажи еще раз, как там должно быть.
– Когда ты уже начнешь дома упражняться? – накинулся на меня Леха, покручивая барабанные палочки между пальцами. – Вот я прихожу сюда и играю, когда вас нет. А тебе даже из комнаты выходить не надо.
– На