Здесь была и огромная печь, и стол с лавками, и огромная ступа, и широкая лежанка… Многочисленные свечи по углам комнаты, на полках по стенам, на печи давали достаточно света, что бы разглядеть ту, что возлежала на деревянном ложе и чей голос так меня напугал.
Я увидел самую уродливую из старух. Высокая, худая, костлявая, одетая в длиннополую рубаху без пояска, она лежала неподвижно, водя из стороны в сторону своим крючковатым носом, синюшного цвета. Кажется, ведьма меня не видела. Глаза ее, налитые кровью, слепо шарили вокруг. Волосы ее, длинными, нечесаными космами падали на плечи. Зубов во рту было немного, и все железные. Шамкая бескровными губами, блестя зубом и морща лицо, старуха вновь запричитала:
– Отзовись немедленно. Я чую тебя! Знаю, что Семеном тебя зовут, добрый молодец, но не знаю, зачем пожаловал. Что надобно?
Я медленно пятился назад, к печи, пытаясь совладать с голосом.
– Это… как его… Я пришел… Линдор сказал мне, бабушка.
Бабушка медленно села в постели. С ужасом я заметил, что одной ноги у страшной старухи не было, вместо нее оказался костяной протез в виде трехпалой птичьей ноги. Хуже этого оказалось то, что в глубоком вырезе рубахи кроме свисавших до пупа грудей, я увидел, как торчат из-под пергаментной кожи, молочно белея, ключица и два ребра.
– Зови меня не бабушкой, а Ягой Змиевной.
Баба-яга! Конечно, это была она! Как там было в сказке? «Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга – костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, нос к потолку прирос».
– Так что пришел-то, Семен? Дело пытаешь или от дела лытаешь? Что, молчишь, будто воды в рот набрал?
Острый угол печи, об который я так удачно приложился копчиком, вернул дар речи. И ни огромная змея свернувшаяся клубком в изголовье кровати ведьмы, ни безобразная карлица, с тонким, будто соломинка телом, выглядывающая из-за ножки стола, ступора, вызванного эффектным появлением сказочной ведьмой, повторно вызвать не могли.
– Я… Меня прислал Линдор. Эльф. Надо правдолюб.
Старуха мерзко хмыкнула.
– Эка тебя пробрало! Никак косноязычие не пройдет. Испужался, что в печке изжарю и до косточек обглодаю? Не поместишься – поди, в печи-то. Да, и не едала я никогда малых детей. Наговоры все это!
Я невольно икнул, понемногу приходя в себя.
– А как же сказки?
– Сказка ложь да в ней намек, добрым молодцам, понимаешь урок, – попеняла мне страшная старуха. – Детей малых в печь сажала, было дело. И то если мамки сильно просили или ребенок сильно плох был.
– Это как? – удивился я.
Старуха мертвенно зыркнула на меня своими слепыми бельмами.
– Вот дурачок! Ведьма я, ведьма. Главная над многими местными Солохами, теми, что на шабаши летают, на Лысую гору! И ведьмами зовут от того, что «ведаем» много. Вот родится ребеночек раньше срока или просто слабым, и мамки