немного кружилась голова. Это можно было назвать восхищением и чувством сопричастности… а изнутри рвалось и на лету формировалось невозможное и притом неистовое желание: вот так же поднять аэроплан в небо. Самому.
Между тем «Блерио» снова готовили к полету, доливая бензин и масло. Наконец, машину развернули. Прищепов и Поплавко отошли немного в сторону, а Фирсов, снова надев шлем и очки, легко поднялся на переносную подставку у левого крыла и залез в кабину. Двигатель запустился почти сразу, и волшебство повторилось: стрекотание мотора, полный газ, выруливание, плавное покачивание и набор скорости на взлете, отрыв, подъем… И снова с восторгом смотрели на полет аппарата все, кто стоял на земле. Чудо…
Сделав два круга на высоте около семидесяти метров, Фирсов повел аэроплан на посадку. Ниже, ниже… Когда зажигание выключалось, наступала тишина. Потом мотор снова подхватывал, но звучал глухо: если аппарат летел на стоявших внизу, этот звук был почти неслышен. Наконец, колеса «Блерио» словно повисли над травой аэродрома. Фирсов поднял нос машины чуть вверх, и колеса коснулись земли. Небольшой пробег, разворот… Аппарат медленно, словно красуясь в лучах закатного солнца, прокатился мимо групп восторженных зрителей и зарулил на стоянку. Наступила тишина…
– Ну и как тебе тайга? – Конон лежал, облокотившись на подушку и положив голову на ладонь. – Медведя увидел?
– До сих пор чешусь. – Рудольф поморщился. – Медведя не видел, а вот гнуса нагляделся. Хорошо еще, мы только по дорогам ехали. Как зайдешь в лес, совсем плохо. Накомарник спасает, и когда спишь под сеткой тоже ничего, но руки…
Он раздраженно потер покрасневшие распухшие запястья.
– Как они там охотились, ума не приложу. Как прицеливались? Но косуль настреляли, ты видел.
– А спали в палатке?
– Нет, просто клали на мох большой сложенный кусок брезента и ставили над ним сетку…
Репутация лучшего шоффера роты сыграла с Рудольфом злую шутку. Когда подполковник Гинейко собрался на охоту (и заодно наметить места для аварийных посадок аэропланов), ему поневоле пришлось на пару дней оставить авиаотряд и сесть за руль. Недалеко от Читы дорога была еще сносной, но с каждым пройденным километром она становилась все хуже. Два дня перед этим лили дожди, кое-где рисковали застрять наглухо. А кроме того, из леса налетали тучи комаров и мелкой, выгрызающей кусочки кожи мошки – гнуса. Рудольф представлял себе, что будет, если вдруг в пути заглохнет двигатель и придется его чинить, отбиваясь при этом от голодных кровососущих туч, и зябко передергивал плечами. Но двигатель не подвел, и к вечеру второго дня они, наконец, вернулись на аэродром.
– Еще кого-то выбрали?
– Пока нет. Первыми будут учить Ивана, Стефана и Мартына. Ну а Фрол еще вчера прокатился.
Рудольф тяжело вздохнул. Летать хотелось до зуда, до зубовного скрежета.