Носкова. Произошла невнятная потасовка. Я вообще не поняла, как так вышло, но в один момент и Артём, и Макс странным образом прилипли к решетке. Приглядевшись, я увидела, что они оба пристегнуты наручниками, продетыми сквозь прутья. Один браслет на запястье Артёма, другой на руке Макса.
Артём бесился и сыпал проклятиями. Макс извивался молча.
Носков остановился напротив меня. Нас разделяли черные прутья.
– Идем домой.
– Отпустите их!
– Тебя отведу и отпущу.
– Они замерзнут.
– Если поторопишься – не успеют.
А в субботу Артём предпринял очередную попытку переговоров.
У мамы была старая советская пельменница, которой не пользовались лет семь. Но с чего-то вдруг она решила наделать пельменей и усадила меня помогать.
Мама раскатывала тесто и покрывала им пельменницу, а я закладывала в отверстия для пельменей фарш.
– Думаешь, я никогда не была молодой? – Она активно орудовала скалкой. – Все это у нас тоже случалось. Детские страсти – любовь до гроба. Не у меня, конечно. Меня в то время занимали гораздо более важные вещи. Учеба, например. Потому что и цель была, и смысл: человеком стать. Культурным, образованным, в столице жить, ходить на выставки и в театры. Книги читать. И уважать себя, и чтобы другие уважали. И чтобы, если семья, то с мужчиной достойным, а не двадцатилетним оболтусом, у которого и мозгов-то еще нет.
А вот у моих подружек и одноклассниц такие романы крутились – «Санта-Барбара» отдыхает. Насмотрелась я на их слезы и сопли вдоволь. И ты думаешь что? Ничего! Ни у кого из них ничего хорошего из этого не вышло.
– Ты мне все это уже много раз говорила, – скатав пальцами шарик из фарша, я аккуратно пристроила его в последнюю свободную ячейку.
– Много раз. – Она шлепнула пласт теста поверх мясных кружочков и принялась яростно его уплотнять. – Тогда в чем проблема? Откуда у нас этот конфликт?
– Ты очень правильно и разумно все говоришь, – я старалась говорить аккуратно, чтобы не злить ее лишний раз. – И я ни капельки не сомневаюсь в твоих словах, но в них нет ни одного про чувства. Про то, что они есть и тоже являются частью человека, как и мысли. Пусть даже и вызванные гормонами. Что в этом плохого?
– То, что эти твои чувства – дым. И когда он рассеивается, ты обнаруживаешь себя посреди пепелища: разруха и пустота.
– Нет, мам, извини, но ты хоть и умная, но иногда можешь ошибаться. Никакой это не дым. Чувства – это свет, который тебя греет. Это и счастье, и радость одновременно. Это то, что поднимает каждое утро тебя с постели и ведет сквозь непроглядную тьму, как пылающее сердце Данко. Ты бережно несешь их и очень боишься потерять. Ведь именно ради этого люди и ходят на выставки и театры, а не для того, чтобы поставить плюсик своей культурности.
– Вот это я и называю незрелостью. Ты сама-то хоть видишь, в чем разница между детским идеалистическим сознанием и взрослым жизненным опытом?
– Вижу. Ты ждешь, что все будет плохо, а я – надеюсь на хорошее.
Мама с грохотом швырнула скалку на стол и принялась со злостью выдавливать пельмени из