и мрачным, и печальным был взгляд его чёрных глаз, покачал головой, усмехаясь криво, вполне миролюбиво сказал:
– Не ворчи, Фёдор. Я и при жизни Сергея у них дела вёл, а уж теперь-то тем более моя помощь Танюхе надобна. Ей самой сейчас ни с чем не управиться. – и, снова усмехнувшись, сказал. – Поехали к нам, поговорим, Сергея помянем. Я ещё от заставы людей отправил домой, всё готово должно быть.
Благодаря высокой медвежьей шапке и полушубку на медвежьем меху Николай казался столь же высоким и плечистым, как и Звегливцев, но впечатление это обманчиво – Николай из породы стройных, не широких в кости, но жилистых мужчин. И если уж захотели б сравнивать его с богатырем, то разве что с Алешей Поповичем, который брал не столько силой, сколько ловкостью да удалью молодецкой. Он, усмехаясь криво, исподлобья глядел в глаза Фёдора – твёрдо и сумрачно. Граф, перекачнувшись с каблуков на носки и обратно, тоже мрачно усмехнулся, и, вздохнув шумно, сказал:
– Ладно, Целищев, не злись. Прости, если обидел. Встреча наша невесёлой получилась, сам понимаешь. Поедем, конечно. Порасспросить тебя о многом хочу.
Подал Николаю правую руку, еще раз взглянул в глаза его, потом резко сделал шаг навстречу и обнял крепко, по-мужски. Затем пожал протянутые руки Речнева и юного Белостежина. Николай столь же крепко пожал руки другим офицерам, Порфирию улыбнулся широко и обнял со словами: «Здравствуй, друг!» Затем офицеры расселись в сани, ямщики, прищёлкивая вожжами, тронули коней.
Глава 3
После отъезда родных покойного два дьяка, стоящие возле закрытого гроба, по очереди читали Псалтырь, а в стороне от них любопытный служка, боязливо оглядываясь, расспрашивал священника:
– Батюшка, это из Парижу покойника-то привезли. На дуэли, чё ль, убитый?
– Не говори глупости, Онуфрий. Разве бы я стал отпевать дуэлянта? Это достойный человек лежит, раб Божий Сергий, сын достойных родителей, из старинного рода дворянского. Прошлой зимой его враги нашего императора в Париже убили.
– А чего ж его сразу-то не привезли тоды? Чего год ожидали?
– Вдова сразу после смерти мужа слегла, при смерти была. Ждали, чем её хворь закончится. А потом, когда на ноги поднялась, зимы ждали, чтоб не по теплу тело бренное перевозить. – И, перекрестившись, прочитав «Упокой, Господи, душу раба Твоего…», священник вздохнул и поделился. – Да… неисповедимы пути Господни… я ведь сам их венчал: рабу Божью Татьяну рабу Божьему Сергию. И троих их деток, что в Петербурге на свет появились, тоже аз грешный крестил… Слава Богу за милость Его, за то, что вдове жизнь сохранил, не оставил детишек круглыми сиротами… Дай только Бог, чтобы от уныния она избавилась, чтобы силы душевные для дальнейшей жизни нашлись.
– Ну так, по всему видать: богатая барыня. И детишки не помеха, чтоб снова замуж выйти. Вон как возле нее чернявый крутился, вот и претендент.
– Опять глупости говоришь, Онуфрий. Это брат её, раб Божий Николай. У него своя жена есть, и дети тоже.
– Как же это? Она, сразу видно, дворяночка русская: