Андрей потряс и снова чиркнул. Язычок пламени заметался, ловя кислород в затхлом воздухе.
Андрей поднес слабый огонек к темному углу. Старая кошка Ночка застыла, словно на середине кувырка. Шерсть бурыми клоками свисала с тонкой серой кожи. Пасть открыта в дурном оскале, будто кто-то потянул Ночку за усы. Наверное, в похоронной суете ее заперли в кладовой и забыли. Андрей вгляделся в неспокойную морду и снова почувствовал это шевеление. Тонкий белый червяк копошился в уголке открытого рта Ночки. Андрей отшатнулся и ударился затылком об полку. Стеклянные банки задрожали. В глазах потемнело. Только не здесь, не на Ночку.
Он выбежал на улицу. Упал на колени и дернулся всем телом. Изо рта полилась вода. Желудок все сжимался и толкался, из глаз текли слезы. Андрей вытер лицо и всмотрелся в маленькие розовые кусочки на сырой земле. Он опять не смог.
Андрей сидел под грушевым деревом, шептал «Всецарицу» и смотрел на холмик сухой земли с букетом оранжевых бархатцев из соседнего палисадника. С Леной обязательно все будет хорошо.
Человек у окна
Один из самых холодных дней выдался в день освобождения Алексея. Воздух хрустел, прорезаясь сквозь бессмысленные слои одежды. Подошвы дерматиновых ботинок утопали в белом песке.
Он не был дома десять лет, но помнил каждый пригорок и каждое дерево. Помнил покосившийся домик бабы Шуры, жива ли она? Помнил железный гараж Максима Ивановича, в нем когда-то стоял ржавый «Урал». На месте пустыря теперь возводят дом, большой и бестолковый. Школу обнесли забором. От кого отгородились?
Алексей хрустко ступал по такой знакомой и такой чужой улице. Пограничная. Граница между было и стало. Было жарко и липко, когда Алексея забрали в промозглый одинокий край. Стало холодно и сухо.
Алексей закурил. Горький воздух обжег горло, заставил откашляться и выбросить сигарету в сухой снег. Еще целый блок таких в пакете, вместе с клетчатой шведкой, двумя парами носков и рабочими рукавицами. Алексей научился неплохо строчить. Отцу бы пригодились в хозяйстве, если бы не помер два года назад.
Все сложнее становилось идти. Не холод сковал движения – страх постепенно парализовал мышцы. Как там Тамара, дети? Николашка, наверное, уже и в армию сходил, а Тосенька совсем невестой стала. Алексей перестал отвечать на письма от своих пять лет назад, так легче. О смерти отца известили телеграммой, с опозданием.
Сойдя с поезда, Алексей двинулся на кладбище. Отыскал – рядом с мамой. Посидел он у могилки, рассказал, как жил, как исправлялся. Выпил за упокой. Когда чекушка опустела, он приложился лбом к ледяному мрамору, перекрестился, даст Бог, свидятся еще на том свете. Ноги сами понесли вглубь кладбища. Свои-то с краю, третья аллея от входа. А те двое в глубине, в низине.
Он сразу их узнал. Может, тела их уже изъедены червями, но Алексея они ни на минуту не покидали. Чистил ли он снег, строчил ли рукавицы, курил ли, пил ли чай, рядом все время стояли две тени. Одна маленькая, едва