синтезирует вещества, управляет виртуальной реальностью, ускоряет бег знаков, заглядывает в генный путь. И это хорошо! Человек когда-то взял в руки палку, выдолбил пирогу и придумал колесо. От колеса до фейсбука катится эта способность человека творить дальше себя. И это замечательно! Монахи пользуются лампочками, выходят в интернет и проповедуют слово Божье. И слава Богу! В конце концов, кто кого выдумал, Бог человека или человек Бога, может быть и не так важно. Нам важен сам этот предел. Вот эта граница важна нам. На ней мы разыгрываем себя как человека. Вот эта бесконечность и эта раскрытость важны. Ясное утро, небо, голубизна – не хватает слов. Но я чувствую. И этим утром мне ничего больше не надо. Все хорошо! Почему так? Ученый смотрит глубже. Разлагает в спектр голубизну, открывает дофамины, следит за изменчивостью, за бесконечными изменениями находит постоянство. Не отрицает порой и Бога, как, например, Альберт Эйнштейн. На всякий случай прибивает подкову над порогом дома, как Нильс Бор. Смеется, как Стивен Хокинг – а что делал Господь Бог до Большого Взрыва? Или, как Юнг и Каммерер, размышляет над странными совпадениями, над тем, почему события идут сериями и почему не все в этой жизни связано причинно-следственной связью. С последней, кстати, разбирались еще и эпикурейцы, и стоики. Все они задавали вопросы, их мучала приходящая из неизвестности мысль. Они не нажимали кнопок и не принимали пилюли, чтобы получить нужный ответ. Они думали и работали. И поэты тоже работали, во все времена, и художники. Искали слова, краски – для выражения жизни. Искали смысл.
И теперь обо всем об этом забыть?
Как хорошо ходить на костылях, перемалывать силиконовый обед пластмассовыми челюстями и вставлять искусственной жене искусственный член. Крохотный приборчик впрыскивает эндорфины и по прорезиненным мышцам разливается электрическая истома. Я счастлив, я все знаю о любви, мне триста семьдесят пять лет, и я еще в самом соку. На меня заглядываются искусственные девочки, которым по двести семьдесят. Нет-нет! Я не педофил! Мой пра-пра-и-так-далее-дедушка был комсоргом, у него был свой идеал. В конце концов, он хотел лучшего будущего. И я за него его получил. Его заботами. Да здравствует вековая мечта человечества – долголетие! Думать больше не надо – просто долго, бесконечно долго жить. Бессмертие не потребует мысли. Не надо будет и спать. Поглощать пищу и имитировать половой акт, разве что – как ходить в церковь, из уважения к предкам. В конце концов, – признаюсь! – я всего лишь программа. Я родилась из комсомольской гордости, что я знаю ответ. Наплевать мне на ваше искусство, на метафизику. Когда-то я принимала таблетку. Вы спросите: «А как программа может принять таблетку?» Отвечаю – не важно! Это все промежуточные шаги. А важен лишь результат. Все проблемы решаются сами собой, все складывается в пробирку, а пробирка – в карман идеала. Есть программа под названием «карман идеала». Надо платить за свою веру! Программу изобрела… Ну хорошо, не, не… а как там ее, а ну да, Фейнман, Ричард Фейнман. Ричард – она, женское