в расцвете жизни дней
Столь возвышавшей славного Троила,
Любови пламя вспыхнуло сильней,
Как дерево сухое, охватило
Его всего, познавшего любовь,
Хоть юноше то чувство было вновь.
День изо дня он обретал повсюду
Усладу в думах, что, как трут, поджечь
Могли бы сердце, гордое покуда;
Из тех очей прекрасных мнил извлечь
Благую влагу, пламени остуду,
И хитростью искал он с нею встреч,
И если мельком видеть удавалось,
То пламя в сердце паче разгоралось.
Гулял везде, болтал и то и се,
И восседал один или со свитой,
И пил и ел, но дни и ночи все,
Где б он ни находился, в грезе скрытой
О Крисеиде думал, о красе,
Воображал глаза ее, ланиты
И мнил: ей Поликсена не чета,
Елене лишь подобна красота.
Ни часу между тем не проходило,
Чтоб не твердил по сотне раз себе:
«О светочей губительная сила,
О Крисеида, видно, бог тебе
Дал доблесть, чтоб меня она пленила,
Так милостива будь к моей судьбе;
Никто иной не возвратит мне счастья,
Лишь ты одна, которой принял власть я!»
В нем не было ни мысли о войне,
Что длилась в это время, ни о здравье;
В его груди, томящейся в огне,
Слова звучали, доблесть дамы славя
И красоту; тем занятый вполне,
О ране только думал он, растраве
Своей крови; и посвящал свой ум
Заботе и усладе – этим двум.
Жестокость браней, тягость положенья
И Гектора, и братьев остальных
Почти не вызывали в нем смущенья,
От грез не отвлекали потайных;
Но в самые опасные сраженья
Вступал он и пред взорами других,
И греков, и троян, прослыл героем,
И ужасались, и пленялись коим.
Не ненависть его стремила в бой,
Не цель спасенья отческой державы,
Великой Трои, кою ворог злой
Осадой стиснул, – только жажда славы,
Чтоб видели, каков он был герой;
Ради любви (вы мне поверьте, право)
Свирепым, сильным он прослыл в войсках,
Во всех врагов, как смерть, вселяя страх.
Троил пылает пуще прежнего; первое сомнение, не любит ли Крисеида другого, вовлекает его разум в любовные скорби.
Как от любви он не имел защиты,
Так был и сна и отдыха лишен,
В нем яства не рождали аппетита,
И был он бледен с виду, изможден,
Но всё скрывал под речью деловитой
Иль под притворным смехом ловко он,
И каждый, видя, мнил, что, безусловно,
То от страды военной, не любовной.
И так умело прятал он свой пыл,
Что Крисеида или же не знала,
Что с ним творится, ибо он таил,
Иль притворялась, мол, не угадала,
Но было очевидно, что Троил
И вся его любовь, что в нем пылала,
Ей