что как будто перенеслись на сказочном ковре-самолёте из современности в раннее средневековье времён «Тысячи и одной ночи». Народ здесь, за исключением советских партийных баев и их ближайших приближённых, прозябал в страшной нищете. Тот, кто не имел собственного крепкого хозяйства и надёжной работы был обречён на нищенское жалкое существование, а то и на голодную смерть. В большинстве аулов дехкане брали воду прямо из грязных арыков, которые одновременно служили местному населению канализацией…
Появление аэроплана всегда становилось исключительным событием для местного населения. К лётчикам относились с особым уважением, ибо только они могли доставить в далёкое горное селение почту, самые необходимые промтовары, а в случае необходимости врача. Летать Борису приходилось на допотопной развалюхе – биплане 1924 года постройки. Даже старый кривоногий авиатехник с длинной белой бородой и морщинистым малоподвижным лицом почтенного аксакала не мог вспомнить, как давно двигатель этого крылатого динозавра выработал свой ресурс.
Настоящим бичом божьим являлась здешняя белая, похожая на гипс и вездесущая пыль. При малейшем дуновении ветра она забивала глаза, скрипела на зубах и лезла под одежду, вызывая мучительную кожный зуд. Но главное – ломалась техника. Никакие фильтры не справлялись с пылью. Борис даже приблизительно не мог вспомнить, сколько раз ему на пару с механиком приходилось снимать с самолёта двухсоткилограммовый мотор для переборки…
Маршруты ежедневных рейсов Нефёдова пролегали над дикими заснеженными горными перевалами, безводными пустынями, районами, где вновь, как и в начале 1920-х годов свирепствовали банды басмачей. В открытой кабине старенького самолёта Борис едва не превращался в сосульку, болтаясь в мощных воздушных потоках над величественными шапками горных пиков. Несколько раз ему казалось, что всё, – вот она наступила его последняя минута. Но, к счастью, сбившийся с ритма «движок», отчихавшись, вновь принимался заунывно тянуть свою бесконечную восточную песню…
Но хуже всего было то, что в конторе, в которую нанялся бывший лётчик-истребитель, часто задерживали сотрудникам зарплату. Ожидание денег могло растянуться на несколько месяцев. Чтобы Ольга и их родившийся сын не голодали, Борис отдавал им свой скромный лётный паёк, уверяя жену, что сам бесплатно поест на аэродроме, хотя в лётной столовой кормили только за деньги. Пришлось втайне от Тэсс начать распродавать своё скромное армейское «наследство», в первую очередь добротное американское обмундирование, которое когда-то доставал для командира Лёня Красавчик.
Когда продавать стало уже нечего, Борис, у которого от голодухи подводило живот, стал наведываться на базар, чтобы хотя бы полюбоваться на горы фруктов, вдохнуть запах жарящегося мяса. Он напоминал себе исходящего слюной бродячего пса, ошивающегося у мясной лавки.
Больше всего в этом городе Нефёдову нравился именно базар. Здесь было всё: грецкие орехи, курага, пучки сушёных дынь и жёлтые ядра только что доставленных с бахчи ароматных плодов,