Ею не гордились. Её поминали только всуе, когда мелькали сводки новостей о помощи малым зарубежным государствам в восстановлении экономики. Мальчишки «косили» от служения Родине в армии. Чуть округлившиеся в формах девицы ассоциировали её с панелью. А взрослые – целыми семействами покидали её, примеряя на себя более тёплое именование «историческая». И Родина ушла. Ушла на второй план, в туман, став чем-то колючим, далёким и маленьким.
В возрасте познания себя Колька во всём чувствовал свою архаичность. Уже у всех одноклассников появились дома компьютеры, а Колькины родители, как из прошлого века вывалились, заявляя, что компьютеры – это источник зла, который лишает человека эстетики. Так говорил отец. Но компьютер вскоре дома появился, и его игры-стрелялки, не менее, чем на год, выкинули Кольку из реального мира.
Когда же игры надоели, Николай взял псевдоним «Ник», стал проникать в сферы Интернета, и чувствовать себя частью огромного мира.
А после окончания школы, уже на втором курсе института, Ник стал искать новые ощущения, но ни паровозик с марихуаной, ни приятные знакомства и ночи с клёвыми девчонками не давали какой-то особенной остроты, которую Ник ощущал кончиками пальцев, а найти не мог. И однажды утром он решил:
– Пойду и сдамся в военкомат. А чё?! Отслужу в армии, а там, глядишь, и смысл жизни найдётся…
Родители эту затею не одобрили, но препятствовать не смогли. Возмущённая мама нервно перемещалась по комнатам хрущёвки, одновременно взбивая веничком гоголь-моголь, и сокрушалась: – Как можно повзрослевшему балбесу, стремящемуся к обретению внутренней свободы, внушить, что в армию идти в наши дни – безумство?!
Сокурсник Лёвка сказал почти то же самое, что Ник покалеченный на всю голову, и что мир во всём мире уже давно был, а армия – это придаток политических интриг. Но Ник был твёрд в своих намерениях. И солнечным весенним утром вместе с такими же поисковиками жизненных сентенций его отправили в учебку, а оттуда на Кавказ.
Смелые решения чаще приходят в дурную голову – к такому выводу Ник пришёл после пятого боя. Когда уже страх поулёгся. Когда впервые, совсем рядом, увидел разорванное гранатой человеческое мясо. Когда захотелось написать письмо домой.
А после армии он долго сидел напротив постаревшего отца и пытался расслышать его ностальгические воспоминания:
– Знаешь, Колька, ты молодец, что вот так – взял и пошёл служить. Я-то был в мореходке, целых три года в океане ходил. Нет, ну с перерывами, конечно… Что ты, в наше время откосить от армии было просто невозможно! …А у тебя во взгляде что-то изменилось. Дай-ка, я твой портрет нарисую. Пока Набросок сделаю…
– Ты, как обычно, угольком?
– Да, привычек не меняю… Мой сокурсник, вон, наброски чем поподя делает, даже фломастерами. А я не понимаю этого – как же, обман какой-то… это же искусство: перенести мгновение, запечатлеть минуту, час. Представляю, если бы мой любимый Тициан писал фломастерами…
Они смеялись. Отец рисовал