в лицо: – Забудь, что она твоя мать, и проваливай! Ты бросил нас! Ты плевал на семью, на правила, на наши устои, на наше положение.
– Я сегодня слишком устал, чтобы спорить. Есть вещи поважнее.
– Ишь ты, устал он! – Томас дышал тяжело, резко, а лицо его было красным, будто он только что вышел из жаркой бани. – Знаешь, почему ты оказался там, где оказался?
– Неважно. Уже ничего не изменишь.
– Твоя ошибка в том, что ты считаешь, будто есть какая-то «та сторона» и «эта сторона». На деле же, есть абсолютное зло – такие, как они; а значит, и как ты, бестолковые предатели, – и все остальные. Никакого равноправия между нами нет.
– Ты хотя бы помнишь имя своей жены?
Томас вздрогнул, сощурился:
– Какого черта ты притащился сюда? Или твои новые дружки-сепаратисты не добыли тебе чип втемную?
– У меня всегда был чип. Ты – мой отец, нравится тебе это или нет, а здесь скоро не останется живых людей. Какая теперь разница, кто и во что верил и почему. Лучше поговорим о том, что вот-вот должно произойти.
Томас запахнулся в плед, как в огромный кокон, раскурил сигару и выпустил изо рта огромное облако дыма.
– Ты, похоже, окончательно сошел с ума, – сказал он.
– Я пришел за тобой, – молодой человек открыто посмотрел Томасу в лицо. «В прошлый раз мне бы не хватило на это смелости», – мелькнуло у него в голове; он продолжил: – Ты здесь совсем один. Она ведь давно умерла и лежит тут, у наших ног. Цветы я действительно принес для нее.
Томас не ответил. Он смотрел куда-то в темноту и выглядел отстраненным и скучающим.
– Дядя Карл похоронил ее здесь два месяца назад, еще до того, как они все уехали, спасаясь от метеоритов. Лианна расскажет об этом Кайлу, когда он приедет на станцию примерно через три часа.
Вдруг Томас ясно вспомнил лицо своей жены, а еще, каким оно было в тот самый погожий весенний денек много лет назад; вспомнил ее обрамленный золотыми кудряшками лоб, ее персиковые губки и тот их самый первый поцелуй в вишневом саду, когда обоим было всего по семь лет. Ее имя отчетливо звенело у него в голове. Он забыл, когда они говорили в последний раз. А где та горькая бурда из ромашек, которую она принесла? Томас потер лицо руками, чтобы отогнать нахлынувшее головокружение.
– Ты кто такой вообще? – процедил он сквозь зубы.
– Я одновременно и твой сын, и нет, – улыбнувшись, отвечал молодой человек.
– Хочешь сказать, что пришел по мою душу? С того света, что ли? – усмехнулся Томас, но как-то неуверенно. Ему показалось, что в свете агвентиловой свечи на лице Кайла проступают странные, угловатые черты, которых он раньше не замечал. Он ясно понимал, что такие же губы были у его жены Ингрид, что точно такой же лоб был у него самого, – но лицо младшего сына, сидящего сейчас перед ним и которого он увидел впервые за пять лет, было ему совершенно неприятно и незнакомо.
– Я пришел предложить тебе сделку, – спокойно и тихо сказал молодой человек. – Ты