будет? Послать его дальше, чем на мусорный астероид, они не могут, это и так самое дно. Разлепил веки и увидел невысокую уродливую женщину. Все они выглядели почти одинаково, но эта была особо отталкивающей. Глаза как у плюшевого мишки, почти лысый череп, нос провален. И руки она сложила на груди, скрестив пальцы. «Начальство прибыло», – понял арестант и промычал кеттское проклятье. Сучки шакала! И так тошно, сейчас еще будут мораль читать.
– Ка-раб Корней-Зенекис Кха-Совура, вы трижды нарушили требования безопасности и утопили дорогостоящую технику.
– Я пытался спасти мусороуборщик, честное слово…
– Не смей открывать рот!
Оказывается, они могли кричать. Корней удивленно моргнул и вдруг утратил точку опоры и опять сполз на пол. На этот раз его никто не трогал, видимо он казался столь презренным, что не нашлось желающих к нему прикасаться. Возможно, пах дерьмом, или кожа обуглилась или … не важно. Ему не хотелось стоять. Он бы закрыл глаза и уснул навсегда. Ее голос резал, как удар хлыста. И свистел, проклятый, свистел в ушах немилосердно.
– …Кроме этого, Корней-Зенекис Кха-Совура, вы создали антисанитарную обстановку в медотсеке. Считаю необходимым вас наказать.
«Давай, валяй, лиши меня пайка и так тошно!». Есть он все равно не хотел. Что ты еще можешь? Когда терять нечего, то и угрожать бессмысленно.
– Ваш срок, арестант, увеличивается со ста девятнадцати лет до ста двадцати пяти.
– Как скажете. Я все равно столько не проживу в этом теле. А когда мое сознание перетечет в четвертую плотность, вот тогда я вас всех, гадов …
Он не успел закончить. Сознание отключилось и он рухнул, как старое гнилое дерево. Скорее всего, им не захотелось слышать, что он собирается сделать с игигами и их женщинами в четвертой плотности. Пусть так. Пусть он обречен, все равно жизнь в масштабах Вселенной ничего не стоит, ни его, – полукровки, ни кого другого, даже этих сучек шакала.
Снился ему космос, далекий и черный. Был он там совершенно одинок и это было хорошо. Никаких игигов, никаких межпланетных комиссий, и главное там не было Леванского, такой космос он любил всей душой. Если я когда-нибудь проснусь из этого сна, где черный космос, или из другого сна, где меня ждет астероид с дерьмом, я найду тебя, друг, и буду убивать долго, так долго, пока не надоест и так жестоко, что самые темные боги Кеттерии ужаснутся и закроют очи. С дрожью во всем теле он проснулся в ужасном сне, где его ждал астероид с дерьмом. Сучки шакала выстроились в линию, все такие беленьки, чистенькие, благоухающие.
Если бы не уродливые лица, их можно было принять за усердных медсестер из гвальского госпиталя. Стоят, равнодушно так блымкают глазенками. Презирают, снисходят, как и полагается божественной расе по отношению к своему рабу. Он посмотрел на новенький блестящий мусороуборщик и кулаки его сжались. Ему бы сейчас оружие, даже допотопное лазерное ружьишко, навел бы шороха! Всех бы в дерьме утопил! Он не ка-раб, он полукровка, его мать свободная женщина Кеттерии, его отец