не так хорошо, как бабушкина. И меблировка ее оказалась скромнее. Никаких картин или флакончиков с духами. Постель была убрана, потолок практически голый. На большей части стены с окнами кривились водяные разводы, а в углу с потолка предостерегающе свисали отваливающиеся куски лепного фриза. Я попыталась выдвинуть ящик комода, но он от сырости разбух и не поддался.
Больше рассматривать здесь было нечего. Я испытала гораздо большее разочарование, чем следовало, и тот же прилив эмоций, что накатил на меня в торговом центре, выплеснулся на лицо слезами, потекшими из глаз. В смущении отвернувшись от Самира, я поспешила смахнуть их с щек руками.
Но это не помогло. Тоска по маме захлестнула меня с новой силой. Возможно, это была ее комната. Быть может, она засыпала в ней тысячи раз. Самир, должно быть, понял, что я заплакала, но с деликатностью отошел в сторону. Через пару минут я сделала глубокий вдох и огляделась. У ближайшей стены стоял красиво декорированный гардероб. Я попробовала отворить его дверцы. Они открылись легко; внутри висели вечерние платья – истлевшие настолько, что превратились в отрепья, цеплявшиеся друг за друга нитями. Дотронься я до них, и они бы рассыпались в прах. Но в глубине шкафа я заметила какой-то предмет. И, как можно осторожнее отодвинув подолы нарядов, достала его. Одно из платьев упало с вешалки, но меня это уже не озаботило.
В моей руке оказалась картина. Маленькая – примерно десять на десять дюймов. И явно работа молодой художницы, еще не освоившей в совершенстве все те техники, что впоследствии отличали мамины картины. Тон был темным, и изображению не хватало той фантазийной причудливости, что отличала ее поздние картины и рисунки леса. Но это, несомненно, был тот же лес. Только угрюмый, даже зловещий. Деревья, трава, переплетающиеся тени, глаза, смотрящие отовсюду…
– Это мамина работа, – передала я картину Самиру.
Лицо парня нахмурилось:
– Мрачновато как-то, да?
– Верно, – я всмотрелась в изображение пристальней. – Что такого может быть в этом лесу? Там ведь больше не водятся волки?
– Нет. Если только кабаны время от времени появляются. Но тогда, может быть, в нем водились какие-нибудь хищники. Надо поспрашивать старожилов.
Я забрала у парня картину:
– Ладно. Я возьму ее с собой. И, пожалуй, на сегодня хватит.
– Как скажете.
Мы двинулись к выходу. На главной лестнице Самир вдруг остановился и, стиснув рукою перила, сказал:
– А знаете, что вам надо сделать? Позвонить Примадонне Реставрации.
– Кто это?
– Она ведет телепрограмму о восстановлении старых поместий. Находит старые развалины и придумывает, как привести их в божеский вид, да еще и срубить за это деньжат, – Самир продолжил спуск по лестнице.
– Правда? Это вроде реалити-шоу?
– Да. Посмотрите ее программы в YouTube, – остановившись у подножия лестницы, Самир вскинул глаза вверх: – Готов поспорить, ей понравится этот домик. Хорошая история, тайна и… хозяйка-красавица, – улыбнулся мне парень.
Я закатила