Единственная комната была заставлена старой мебелью, завалена всевозможным барахлом и тряпьём, над продавленным диваном висел тряпочный коврик с изображением толстой русалки, которая лежала на берегу зелёного омута, томно закатив глаза и бесстыже выпятив арбузные груди. Старые обои на стенах были неопределённого цвета и рисунка и кое-где отвалились от стен, а на окнах висели серого цвета занавески из белой когда-то тюли. В туалетной комнате пахло плесенью и дерьмом, чугунная ванна была окрашена грязно-рыжим цветом по сливное отверстие, а верхняя часть её почему-то оставалась белой.
– Это тётя воду в ней отстаивала, – как бы оправдываясь, сказал Кеша, заглянув ему через плечо. – Воду часто отключают, а когда опять дают, то она течёт рыжая.
– А вид у ванны такой, что можно подумать, будто здесь вы с тётей практиковались здесь по вскрытиям, – неудачно попытался пошутить Петухов.
– Нет, никого не вскрывали, а вот капусту иногда в ней тетя засаливала, отменная капусточка получалась, я вам скажу, – похвастался Кеша и прищёлкнул языком.
«Да уж, потомственная дворянка здесь проживала», – думал Петухов, брезгливо передвигаясь по грязной и запущенной квартирке, стараясь ничего не трогать руками.
Каширин же, наоборот бросив баул в прихожей, стянул с себя кожаную экипировку и, оставшись в мокрых от пота трусах и майке, деловито засуетился. Вид у него без кожанки оказался настолько тщедушный и жалкий, что Петухову стало понятно, почему он хотел устраиваться на работу в кожаном обмундировании – чтобы выглядеть покрупнее и посолиднее. Кеша пригласил нежданного гостя полюбоваться его апартаментами, по-хозяйски расхаживал, открывал и закрывал шкафы и тумбы, передвигал стулья, похлопывал по постели, а Петухов подумал, глядя на худосочного хозяина: «Как ходячий скелет, лучше бы ты не снимал свою кожанку».
А тот, не обращая внимания на свой вид, забежал на кухню, заглянул в холодильник и радостно вскричал:
– Да тут яйца остались и хлеб, правда, почерствел малость, но ничего, сейчас мы его размочим и поджарим вместе с яичницей, будет объеденье, – тараторил Кеша, громыхая посудой в кухонном столе, ища сковороду и разгоняя тараканов.
– Я, собственно говоря, не голоден, так что готовь еду на себя, а я в столовке перекушу попозже, – отказался Петухов от заманчивого угощения, рассматривая грязную посуду на кухонном столе и в раковине.
Кеша сноровисто приготовил яичницу и стал её есть, стоя у плиты, прямо со сковороды, громко чавкая и нетерпеливо почёсывая одну ногу о другую. Чтобы не смотреть на столь отвратительное действо, Петухов стал глядеть в окно, безуспешно пытаясь что-нибудь вспомнить из своей жизни до того как попал в госпиталь. В голове всплывали какие-то обрывки памяти: то он бежит по полю с клевером, разгоняя мотыльков, с автоматом у бедра и стреляет-стреляет-стреляет, то он смотрит в окоп, где лежат солдаты один на другом…
– Спать будешь на раскладушке, она в чулане, – прервал его видения