помочь ему, но он оказался одним из тех, кого не замечают, прозрачный человек. О таких спотыкаются, их может сбить машиной, а когда они обращаются к кому-нибудь, то остаются без ответа. Этот старик был таким же. Я шла ему навстречу, переходила дорогу, но он пропал. Так и не смогла найти. Все потому, что для меня он тоже стал прозрачным. Жаль. Мне показалось, что нам было бы, о чем поговорить.
Это, конечно, неправда. На самом деле, я не пыталась его найти. Все из-за мамы. Она не разрешает мне без нее ходить по городу. Но если бы я могла, все было бы именно так.
Жизнь Льва Иосифовича была полная как чулан. Всего в ней было: и геройства, и признания его несомненных достоинств, и романтическо-бунтарских поисков себя, и даже несколько поломанных женских судеб валялось где-то в пыльном углу памяти. Под старость лет он стал впадать в детство, как, смягчая ситуацию, говорили его отпрыски. Ещё в нулевых они эмигрировали в Израиль, пообжились и теперь, когда от родственников все чаще приходили недобрые вести о состоянии отца, забрали его к себе. Под теплым и шутейным фразеологизмом «впадать в детство», подразумевалась деменция. Отец все чаще забывал слова, иногда терялся в пространстве. Застыв, смотрел в одну точку и мысль за стеклами его очков тускнела и гасла. Дети переживали, сокрушенно вздыхали и старались не смотреть друг другу в глаза. Боже, боже, почему не забрали его к себе раньше? Как же он там был, почти все время один? Родственники, конечно, навещали, присматривали и звонили, но разве можно на расстоянии постоянно контролировать человека? А что если, пойдет в магазин и заблудится, не выключит конфорки, перепутает лекарства или вовсе забудет принять их вовремя, будет обижен на улице хулиганами… Мало ли бед у старости?
Лев Иосифович родился в Ленинграде, всю жизнь прожил на Васильевском острове, в бывшей коммунальной квартире с длинным и узким коридором, лихо заворачивавшим под прямым углом.
В небольшом израильском городке Гиват-Шмуэль под Тель-Авивом ему все казалось незнакомым. Всю жизнь он мечтал вернуться на историческую родину, исполнить завет родителей, но все время что-то мешало. Первая волна репатриации его не слизнула – жена родила дочь, первую, позднюю и долгожданную, словно Исаак у Сарры и Авраама, затем, спустя несколько лет, сына. Было решено подождать, пока дети подрастут. Вторая волна подступила к самым ногам; уже собирали вещи, оформляли бумаги, готовились всей семьей, но умерли родители, друг за другом, будто смерть вошла, забрала отца, и спохватившись, что кого-то забыла, почти сразу вернулась за матерью. И ещё несколько лет Лев Иосифович не мог и думать о том, чтобы оставить могилы без присмотра. Для глубоко вросшего корнями в линии Васильевского острова Льва Иосифовича, поездка на Еврейское Преображенское кладбище в Невском районе и так казалась дальним путешествием, какая уж тут алия. А потом закрутилось, и стремление эмигрировать из СССР поугасло. Потом уехали дети. И сразу же умерла жена. Квартира опустела, а Лев Иосифович начал превращаться