человеком была старушка лет восьмидесяти. Ее не было заметно ввиду ее маленького роста и практически совершенно бесшумных движений. Она напоминала собой штиль, что заметен лишь опытному взору и лишь по легкой ряби на водной глади. Ее морщинистое лицо не выражало никаких эмоций – оно казалось сделанным из воска, когда-то мягкого и гибкого, но теперь уже застывшего, словно маска, покрытая не трещинками, но глубокими морщинами. Казалось, будто бабушка смотрит на Катю не столько из интереса, сколько из невозможности отвернуться.
Собеседником только что ушедшего сотрудника был мальчишка лет пятнадцати, сидящий, обняв колени, на той же кровати, на которой он недавно вел дискуссии с членом Корпорации, и наблюдая за Катей зрачками, полными задора и пляшущих огоньков детства.
Только лишь Карина, быстро потеряв всякий интерес к происходящему, села в угол кровати и смотрела на все со скукой на лице.
– Эм… наверное, надо познакомиться, раз уж я тут новенькая… меня Катя зовут.
– В именах нет особенной необходимости, деточка, – мягко улыбнулась старушка, однако в зрачках ее пробежало что-то отдаленно похожее на издевательский смешок. – Меня вот-вот заберут, и ты меня больше не увидишь, а…
– Меня Кирилл зовут, – прервал тираду пенсионерки мальчик на соседней от Кати кровати. Он быстро встал и подсел рядом с девушкой, приняв ту же позу, что и на своей постели. – Я тут потому, что с законами не согласен.
– Тут все по этой причине, так или иначе, – вставила довольно резко самая первая Катина знакомая, Кэрри. – Он тут, потому что перед самыми дверями Корпорации собрал толпу из своих «единомышленников» и скандировал лозунги в знак несогласия с происходящим. Короче говоря, – она повернулась и посмотрела прямо на Катю. – Он пытался «разжечь в сердцах людей страсть и этой страстью свергнуть власть».
Катя быстро глянула на этого юного революционера. Он сидел в той же позе, опустив голову на колени, и улыбался, слыша свои собственные слова, девиз, который, как он сам верил, многое поможет изменить в этом неправильном мире. В его глазах заплясала былая удаль, былой задор. Казалось, еще секунда – и он перестанет сдерживать себя, рванет отсюда вон, созовет народ и пойдет снова маршировать непреступную Корпорацию.
– …чуть ли не всю жизнь.
– Я не расслышала, что? – резко обернулась Катя, поняв, что что-то прослушала.
– Я говорила, что ему здесь сидеть сказали чуть ли не всю жизнь, – ответила говорящая без тени недовольства. Наверное, ей было даже интересно с кем-то поговорить, ведь мало общих тем для разговора можно найти с бабкой и мальцом-радикалом, если это вообще можно сделать. – Пока из его головы идея переделки мира не выветрится, его отсюда не выпустят…
– И как они эту идею «выветривают»? – не поняла Катя, бегая глазами с лица на лицо.
– Кириллу назначили каждодневные занятия с политиком, сведущим в подобных вопросах, – ответила старушка. –