даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
И…и главное, он такой грубый, грязный, общение у него трактирное; и… и, положим, он знает, что и он, ну хоть немного, да порядочный же человек… ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек? Всякий должен быть порядочный человек, да еще почище, и… и все-таки (он помнит это) были и за ним такие делишки… не то чтоб уж бесчестные, ну да однако ж!.. а какие помышления-то бывали! гм… и это все поставить рядом с Авдотьей Романовной! Ну да, черт! А пусть. Ну, и нарочно буду такой грязный, сальный, трактирный, и наплевать! Еще больше буду!..». (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание». Ч.3. II.).
Опять мимо. Отрывок несомненно очень хорош. Может, особенно оригинальными терзания «нечистого» мужчины перед божественной женщиной (уж конечно олицетворяющей собой все совершенства), не назовешь, но всё же выведены эти терзания емко и точно. Да и что тут скажешь: о многих помышлениях мужчины женщинам действительно лучше и не знать, равно как и наоборот. Всегда тут есть нечто от шоковой терапии. Припомним, как герой другого романа – Левин – дал своей невесте «для ознакомления» дневник, чтобы уж она всё знала о его помышлениях:
«Левин не без внутренней борьбы передал ей свой дневник. Он знал, что между им и ею не может и не должно быть тайн, и потому он решил, что так должно; но он не дал себе отчета о том, как это может подействовать, он не перенесся в нее. Только когда в этот вечер он приехал к ним пред театром, вошел в ее комнату и увидал заплаканное, несчастное от непоправимого, им произведенного горя, жалкое и милое лицо, он понял ту пучину, которая отделяла его позорное прошедшее от ее голубиной чистоты, и ужаснулся тому, что он сделал.
– Возьмите, возьмите эти ужасные книги! – сказала она, отталкивая лежавшие перед ней на столе тетради. – Зачем вы дали их мне!.. Нет, все-таки лучше, – прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. – Но это ужасно, ужасно!». (Л. Н. Толстой. «Анна Каренина». Ч. 4. XVI.).
Думаю, отрывок из Толстого сильнее отрывка из Достоевского, впрочем, говоря словами (немного подправленными) Булгаковской Маргариты: «Оба вы хороши»! Ну а я возвращаюсь к своим пока что неудачным поискам. Что же, попробую и в третий раз закинуть в море невод, в надежде, прямо противоположной ожиданиям рыбака из сказки – он-то хотел поймать что-то стоящее, а я как раз надеюсь выловить что-то вроде «морской тины». Итак, невод заброшен, книга раскрыта, читаю:
«– Ну-с, браните меня или нет, сердитесь иль нет, а я не могу утерпеть, – заключил опять Порфирий Петрович, – позвольте еще вопросик один (очень уж я вас беспокою-с!), одну только маленькую идейку хотел пропустить, единственно только, чтобы не забыть-с…
– Хорошо, скажите вашу идейку, – серьезный и бледный стоял перед ним в ожидании Раскольников.
– Ведь вот-с…