все-таки решился взглянуть на отца, того уже не было в комнате.
Полю тоже явно не хватало Марии, однако он быстро утешился, принявшись оказывать знаки внимания новой поварихе – не такой изящной особе, как Мария, но все же привлекательной и смешливой девице. Анхель сделал вывод, что Поль был внимателен и ласков с ним, когда рядом бывала Мария, из-за няни. Теперь же все действия и отношение гувернера к мальчику были продиктованы лишь необходимостью.
Только Маша совершенно не изменилась к Анхелю, но тот, будто считая ее виновной во всех переменах в доме, стал с ней резок. Ему не нужны были больше ее объятия. Мальчик боялся признаться себе, что они смущают его. Смущало прикосновение ее большой, мягкой груди, которую он ощущал через тонкую ткань, смущали бретельки бюстгальтера, иногда выглядывающие в вырезе платья, – этого странного немужского предмета одежды.
Маша вдруг перестала быть для него просто аморфным, добрым созданием. Теперь Анхель видел ее тело, выступы и округлости которого лезли ему в глаза. Как будто няня где-то прятала до сих пор свою фигуру, а сейчас выставила напоказ. Это казалось ему предательством.
Но Маша, не подозревая в нем таких мыслей, как назло, в любую минуту норовила прикоснуться к нему, обнять. Взять его ладони в свои, пригладить непослушные волосы… Тогда Анхель со злостью вырывался, отталкивая Машу. А она, терпя его болезненные тычки руками, говорила только: «Ну уж, какой быстрый!»
Он остался один. Это угнетало его.
Однажды с Анхелем случилась истерика. У него появилась проблема, о которой он никому не мог рассказать. Как-то вечером он со стоном вышел из туалетной комнаты, примыкающей к его спальне, где провел мучительные минуты, опорожняя мочевой пузырь. Шатаясь, весь покрытый холодным потом, он добрел до постели и упал на нее без сил.
Наверное, у него ужасная болезнь. Что-то из запретной области, о которой говорили между собой старшие мальчики в школе, смеясь и толкая друг друга локтями.
Какой позор! Кто поможет ему?.. Поль?.. Анхель сразу же отверг эту идею. Отец?.. Один только его взгляд, и он провалится в ад. Он стал плакать. Вот если бы у него была мама… Но ее нет. И не надо.
– Пусть я умру! – говорил он уже вслух, перемежая слова рыданиями. – Раз маме была судьба умереть, значит и мне так суждено!
На звуки его рыданий прибежала Маша.
– Голубчик! Ангелочек! Да что с тобой? – кинулась к нему Маша.
– Уходи! Нет у меня мамы! И не надо! Пусть я умру!
– Да что ты? – Маша пыталась повернуть его лицом к себе, а он вжался в постель всем телом, бил по подушке угловатыми мальчишескими кулачками и глухо рыдал.
Тогда она присела рядом с ним на кровать и нараспев, словно не замечая его, стала читать молитву: «Да воскреснет Бог, да расточатся врази его, да…»
Анхель перестал рыдать. Стал прислушиваться к знакомым словам, а потом и вовсе повернулся и поглядел на Машу.
В приглушенном свете ночника ее волосы, чуть растрепавшиеся к вечеру, светлым ореолом обрамляли лицо. И вообще вся она была светлая