жадными глотками
Пьет земля, пресытясь тишиной и снами,
А столбняк декабрьский с дремою метелей
Таял в слабых звуках теплой колыбельной.
15 декабря 1989
Стихов о тебе не пишу –
Лишь голос да имя.
Покоем себя извожу,
Покоем, как схимой.
В дороге – ни рытвин, ни ям,
Но шаг мой непрочен.
И только по-детски упрям
Неловкий мой почерк.
Чьи буквы – в лесу муравьи
Под шорохом хвои
И знаки, и жесты твои
Уносят с собою
В колючий могильник,
Во тьму заклятья лесного –
Дневник – недоступный тайник
Печального слова…
16 декабря
С размаху о стекла ударилась птица,
И где-то заплакал бессонный ребенок,
И сердце устало за ребрами биться,
Как в клетке горластый, забытый грачонок.
И чья-то душа позвала за собою,
Встревожив покой одинокого дома,
К живущим метнулась с саднящей тоскою,
Как вестник ворчливого, рваного грома.
Как голосом легким звала и кричала!
Я вышла во двор – шелковистые перья
Золою остались, и неба пиала
Поила молочным туманом деревья.
И ветер в лицо мне ударил прибоем,
И в нем утонуло бесценное имя,
И вновь над рассветным, притихнувшим морем
Ложилась печали тяжелая схима.
19 декабря 1989
Всего-то и было – что черный час
Сиротской души моей,
Луны посеревший, подбитый глаз,
Обиженный всхлип дождей.
Я вышла из дому в рассвет сырой,
За ветром брела наугад,
И тайну дыханья под темной корой
Хранил хрипловатый март.
Тяжелый, оттаявший воздух горчил
Цыганскою страстью дорог,
Зачем, как лунатик, – сверх снов и сил
Пришла я на твой порог?
Стояла – бездомнее всех бродяг,
И речь тополей больных
Безумно, отчаянно, словно стяг,
Рвалась на руках земных.
В ней жил твой печальный, непрочный сон,
Мой черный, крылатый брат,
Озноб синеватых, живых окон
И сказки гадальных карт.
Но где-то разбился хрустальный срок,
Увяз глубоко в тиши…
И я не шагнула за твой порог
В час черный моей души.
19 декабря 1989
Крепкий чай, горьковатый, как дым,
Ночь – на зыбком, неверном пути…
Я прислушаюсь к хрипам родным
Из твоей беспощадной груди.
Сон ресничных, темнеющих стрел,
Лунный зайчик на смуглом плече, –
Дремлет ангел, что годы горел
В моей жизни, подобно свече.
Тень ладоней над хламом бумаг,
Сквозняков шепелявый язык,
Соберусь до рассвета – впотьмах,
Поцелую души твой блик.
И вздохнут в тишине тополя,
Тронув