голубая скользнет стремглав,
Ветер расправит смех,
Он на горячих, сухих губах
Будет нежней, чем мех.
И сквозь белила чужих снегов,
Не запахнув плаща,
Март, как мальчишка, уйдет легко
В юную сень дождя…
1 апреля 1990
Дождь грезит листьями и небом,
Сон пахнет яблоком и хлебом.
Переплетаясь, сон и дождь
Зачем приводят душу в дрожь?
Она же столько дней томится
В нелепой клетке, словно птица.
Зачем, зеленый юный ветер,
Ты вновь ей расставляешь сети?
И этот голос ниоткуда
Твердит безумно: чудо, чудо…
1 апреля 1990
Голубые лунные столбы –
В первое раскрытое окно,
Юный запах неба и травы,
Терпкий, как столетнее вино.
Колдовство апрельского тепла
И бессонниц легкие глотки,
Кажется, что жизнь еще светла,
Словно эти лунные мостки.
Каждый день дарован и прощен,
И покой глубок, как сон седьмой,
Рай тысячелетний возвращен,
Ласковый, блаженный, золотой.
Но сквозь теплый обморок глубин
Чья-то мысль взметнется сгоряча –
Беспощадней яростных стремнин
Мысль о смерти – птицею с плеча!
4 апреля 1990
Научиться б по-новому думать и петь,
Каждый день выбирать, словно тонкую сеть
Из слоистой, зеленой и скользкой воды,
По ночам не считать отголоски беды…
4 апреля 1990
Начинено взрывчаткой и стихами
Антоновское яблоко планеты,
Подточено пророческими снами
И сказками от Ветхого Завета.
Его сентябрь в ладонях желтых греет
Над пустотой вселенского пространства,
Еще от «Марсианских хроник» Рея
Такой покой, и мир, и постоянство!
А эти сумасшедшие богини
Незрелую антоновку – в разборы
Еще не бросят и небесной сини
Не замутят языческою ссорой?
Взорвутся лишь стихи, а вся взрывчатка
Прольется ливнем в пятом измеренье,
И в чутких снах усталых глаз сетчатка
Забудет устрашающие тени…
9 апреля 1990
Попробуй теперь – притворись безразличной,
Тоскует и рвется, как голос скрипичный,
Душа в безмятежном, бесценном апреле
Вне всяких причин и бессмысленных целей.
А утром отмытые окна открыты
В бушующий сад с соловьиною свитой,
Мешаются запахи кофе и листьев,
И древнего неба – на беличьей кисти.
О, если бы можно вдышаться тихонько,
Удрать, как больному с продавленной койки,
От ранящих слов, что тревожно и жутко
Настигнут меня, прекословя рассудку,
Когда бы суметь навсегда не вернуться
К тому,