меня, каждодневно думала и мыслила мать моя, часто даже сутками не отходя от колыбели моей.
И вот, теперь я, смотря на этот «Черный квадрат» Малевича, я именно теперь ясно вижу и ту серебренную церковную купель, и слышу тот испуганный крик младенца того и я полагаю, и я теперь предполагаю, как же он жить будет, явственно зная и давно понимая то сахаровское, его крупного советского физика теоретика, как сам Бог, заглянувшего вглубь ядра и расщепившего его в урановой и еще в водородной бомбе до исходных структурных кварков и анти кварков, и еще осознаю буквально шкурой своею его то универсальное для всех нас определение, что «будущее – категория неопределенная»…
И вот, что-либо вдохновенно творя, и даже долго-долго размышляя сегодня мы ведь не знаем, что будет с нами или нашими детьми даже завтра. Будет ли то 21 апреля 2006 года катастрофическое землетрясение здесь на Камчатке и у нас в Тиличиках, или то мартовское 2011 Фукусимское их японское цунами, или даже то 8 августа 1945 года случайное падение американского рукотворного «Малыша» на их хиросимские головы, или это будет тот Александра Македонского величественный его поход аж в самую далекую от Аппенинского полуострова такую богатую и еще такую сказочную Индию, которую затем Англия, как свою вотчину и ту заморскую колонию легко и не за один год «выдоит», накопив и как бы «создав» за не одно столетие все свои нынешние капиталистические богатства?
Для меня это история, а для них, кто жил в то историческое время и еще страдая, и пережил – это ведь их то никем и никогда неопределенное физическое будущее… И, не окажись они в то временное мгновение там и тогда, что с ними было бы? Стали ли бы они Малевичами, стали ли бы они художниками Ивановыми, или моим земляком Репиным, или здешним, настоящим самородком Кириллом Васильевичем Килпалиным или даже увлеченным танцором здешним нымыланом Алексеем Ваямретылом теперь уж наверняка всегда, лежащим на этой и той речной чистой водице – «нилгыкын мымыл» и еще в душе настоящим камчатским преданным своему хозяину самураем?
– Кто это всё знает?
– Кто это всё ведает?
– Кто это поймет и даже кто уразумеет это всё такое еще и философское и так растянутое по времени и всем земному пространству?
– А не податься ли мне и сегодня в старинный монастырь?
– А не одеть ли мне ту монашескую черную-пречёрную рясу и даже тяжелую монашескую сутану, чтобы от окружающих меня навсегда скрыть все мои мысли и глубоко там, в душе моей спрятать все мои эмоции сегодняшние?
– И не принять ли мне тот их монашеский обет и даже их монашеский символический постриг, и не сменить ли мне имя моё, нареченное матерью моей по рождении меня – Леонид, а вписанное затем кем-то в Савинском ЗАГСе, как Алексей, а здесь в рассуждении моём длинном и таком предлинном уже звучащее, как Александр Северодонецкий и одновременно Нилгыкын Мымыл?
– И, Я есмь!
– И, Я еще буду?
–И, Я творю.
– И, Я говорю, и Я, прежде всего, сам