вообще как-то проявлять излишнюю активность. Я закрывал глаза и оказывался в своем холодном лесу. Я бежал мимо деревьев, не чувствуя ни холода, ни боли. Мимо меня проносились кресты, и низенький мужичок, смотрящий внутрь задавал мне один лишь вопрос.
– Кто ты?
– Я Иван Полунин хотелось закричать. Но язык меня не слушался, а ноги тяжелели. И я проваливался в темноту.
Но надолго меня все равно не хватило в моем мысленном заточении. Как бы нас не пичкали таблетками и не ограждали от мира, раз в неделю нас заставляли выходить на обязательную прогулку. Обычно она проходила по четвергам, когда к нам приезжал директор школы. Ему приятно было наблюдать за тем, что его детище функционирует. Директор всегда сначала общался с учителями, а затем, становясь в центре двора, посматривая на притихших детей говорил какие-то общие слова про «социализацию и адаптацию». В тот день, я, как всегда, тащился за всеми в ожидании, когда кончится этот цирк и я снова вернусь к своим красочным снам. И тут я увидел машину директора, припаркованную во дворе школы. Окно одной из дверей было открыто. Внутри меня стала нарастать напряженность. Окно ведь открыто и почему-то только я обратил на это внимание. Я отпросился в туалет и вместо того, чтобы идти в дом побежал к машине и оглянувшись через окно залез внутрь. Зачем я это сделал я не могу объяснить. Но внутренняя напряженность исчезла. В машине было так удобно что я быстро провалился в сон. Когда я проснулся я ощутил, что нахожусь в желудке у кита. Вокруг было тепло, а окружающее пространство будто бы вибрировало. Я увидел Директора и рядом с ним нашего координатора Елену Алексеевну. Они смеялись и держали друг друза за руки. Я привстал и врезался в потолок. В ту же секунду я услышал крик и через мгновение пространство заколыхалось и закрутилось ещё сильнее и после нескольких ударов затихло. Через выбитое окно я видел, как к обочине, где мы лежали подъехала полиция. Потом я потерял сознание.
Меня поместили в карцер на неделю. Но не для того, чтобы наказать, а типа для того, чтобы обезопасить меня от себя же. Так они сказали. Вот ведь бред, я сам с собой нахожусь всегда, как можно меня обезопасить от меня же? Да, физически я ничего с собой не сделаю, но ведь мысленно я могу всё.
Короче в карцере, кто не знает, есть жесткий распорядок. У нас в нем содержалось около десятка человек, но мы не могли общаться с другими, потому что пока мы бодрствовали за нами тщательно следили. А если мы вступали в контакт на выводили вперед и били резиновой палкой. В общем спальном зале у каждого было место у стены, а кровати находились в двух метрах друг от друга. Нам давали таблетки, которые снова погружали в ватную неопределенность и способствовали сонливости и отрешенности от окружающего, поэтому во время тихого часа общаться ну совершенно не хотелось. Прямо как у буддийских монахов, давших обет молчания. День на пятый я вообще окружающих перестал