водой и отрешённо созерцают вечность великолепные белокаменные дворцы и златоглавые храмы, окруженные садами, в которых поют редкие птицы и благоухают диковинные цветы. Оглянись вокруг, старик. Разве это город моей мечты?
– Каждый видит то, что способен увидеть, – загадочно улыбнулся старец. – Признайся, чужестранец, как ты проник в город?
Тот смущённо опустил глаза:
– Не стану лгать – у меня не хватило денег, чтобы заплатить пошлину, и я, как ночной вор, перелез через крепостную стену.
– Тогда чему же ты удивляешься? Или рассчитывал получить больше, чем вложил? Волшебный город предстал перед тобой в том виде, который ты сам создал своими действиями.
Мечтатель начал догадываться, что перед ним не простой бродяга.
– Кто ты? – спросил он у старика.
– Я хранитель города и всякому входящему в него являюсь таким, каким он готов меня принять, – ответил старик.
Руки
Две руки, живущие бок о бок, никогда не были подругами. Слишком уж отличались они одна от другой. Случается, что такая разница вовсе не мешает дружбе, а, скорее, наоборот – способствует укреплению отношений, но в нашем случае этого не произошло. Открытой войны никто из них не начинал – такого безобразия не допустила бы их законная хозяйка, но втайне они терпеть не могли друг друга.
С первого взгляда было заметно, что никакого равенства между ними нет и в помине. Правая рука трудилась от восхода до заката (а иногда и дольше). Тысячи забот ложились на её нежные, хрупкие пальчики: и попудрить носик, и застегнуть пуговку на блузке, и помешать ложечкой чай в чашке. Даже когда она отдыхала от дел где-нибудь в театральной ложе или, скажем, на приёме, ей всё равно нужно было то локон поправить, то ушко почесать, то коготки кому-то показать, то зевающий ротик прикрыть, а то и головку подпереть. Хозяйка ни на минуту не позволяла ей расслабиться.
Левая рука тем временем вовсю бездельничала, уютно устроившись на мягком подлокотнике кресла, или нежилась в складках дорогого бархатного платья, перебирая изящными пальчиками воздушные кружева. Бывало, ей приходилось внезапно срываться с места, чтобы помочь правой руке. Согласитесь, невозможно одной рукой завязать бант на поясе или застегнуть ожерелье, или того хуже – поаплодировать актёрам на сцене. Но всё равно самая тяжёлая часть любой совместной работы непременно доставалась правой руке. Так было всегда. И эта вопиющая несправедливость не давала ей покоя. Хозяйку же происходящее, похоже, вполне устраивало, и она, кажется, ничего не собиралась менять.
Но это ещё не всё. Правая рука никак не могла смириться с тем, что неумехе и лежебоке (такого нелестного мнения она была о левой руке) доставались лучшие украшения хозяйки: перстни, кольца, браслеты и даже золотые дамские часики, между тем как она, вечная труженица, умеющая самостоятельно помахивать веером, с легкостью носить на себе увесистый ридикюль, использовать при необходимости носовой платок и даже водить пером по бумаге, оставляя