помятый, как и моя физиономия, только более приятного темно-синего цвета. До восьми вечера оставалось не так уж и много, а мне предстояло еще выстоять в битве с пол-литрой коньяка и добраться до "Малахита". Очевидно, что с авансом я продешевил – хватало лишь на выпивку, без закуски и без билета на трамвай. Придется пилить пешком через добрую половину города. Добрую ли? Было ли, вообще, добро в этом загнивающем городе, переполненном безумием и ненавистью?
– Котов?
– Что?
– Ты как-то слишком быстро изменил свое мнение… ты ее знаешь?
– Кого? Иришку?
– Ах, так теперь она еще и Иришка? – возмутилась помощница.
Вот он. Еще один порок слабого пола – ревность. Ревность, подобно собаке на сене, щерит клыки, стоит показаться другой собаке, пусть и самой то сено ни к чему. Ревность как муравей, поселившийся в печенке, начинает копать ходы, выплескиваясь наружу желчью змеиного яда лишь от призрачного силуэта соперницы на горизонте. Даже я не смог бы сосчитать все кровавые отпечатки подошв ревности, вьющихся цепочкой следов от остывающего тела любовника, а уж в чем, но в преступлениях я знал толк. Сам их сколько совершил! Если б одиночество моих вечеров не занимал гремучий нектар, превращающий зеркало не только в понимающего собутыльника, но и в интересного собеседника – непременно написал бы учебник.
– Не твоего ума дело, – буркнул я.
Выставив вперед трость, на манер, как единорог выставляет свой единственный рог, не давая приблизиться хищнику, нацелившегося испить теплой крови из шеи жертвы, на тот случай, если девушке взбредет в ее взбалмошную головку накинуться на меня, я протиснулся к выходу. И лишь захлопнув за собой дверь, скрывшую рассохшимся деревом разъяренную зелень Дашиных глаз, я зашагал к лестнице, поигрывая тростью на манер лондонского денди.
Но злой рок, преследовавший меня, в отличии от секретарши, оказался вездесущим. Будто мало грехов было на моей совести – судьба толкала совершить еще один. Я успел спуститься лишь на один пролет, как из полумрака вечно пыльных светильников вынырнула наимерзейшая рожа лессора. Правой рукой Капустин почесывал свой объемный зад, который, будь он у колхозного борова, вызвал бы неминуемую гордость зоотехника, но, являясь продолжением спины существа человекоподобного, несомненно, вызывал ряд неудобств. Одной только туалетной бумаги не напасешься.
В левой руке домоправитель сжимал желтый, как жгучий горчичник, лист бумаги, в котором я безошибочно узнал квитанцию на оплату аренды.
– А, гражданин Котов! – обрадовался Капустин. – А я как раз к вам!
Мой острый ум, натренированный годами детективных расследований, моментально сложил два плюс два – квитанцию и место, куда нес свое трясущееся, подобно холодцу, пузо жиртрест. Дурак бы не понял, к чем все это. Но я все понял!
– Позвольте поинтересоваться, товарищ Капустин, – издалека начал я. – Что вы делаете, чтобы не было войн и голода?
– Ну… э… я не воюю и не голодаю! – растерянно ответил арендодатель.
– Ну…