екунд, раскинув руки, как крылья, и почувствовала, как тугой гул мужских голосов в зале стал стихать, замирая. А затем очень чётко и ещё пока совсем спокойно начала отмерять круги грудью: «Вперёд – вверх – точка, вправо – вверх – точка, назад – выгнула спину кошкой – точка, влево – вверх – точка», и так несколько барабанных проигрышей, чтобы гудящий и пьяный зал ночного клуба утих, принимаясь следить за ритмичными кругами, которые выписывает моя грудь, сверкающая разноцветными бусинами и золотыми монетами. Босые ноги стоят крепко на полу, и вся я – древняя восточная статуя, у которой как будто ожил только верх выше талии, в воздухе плавно и легко парят руки, как бы плетут невидимые сети, а лицо я закрыла чёрной полупрозрачной вуалью, отчего, не сомневаюсь, мои подведённые сурьмой глаза горят яркими изумрудами в плотных, густых сумерках затемнённого зала. Я чувствую, как скользкие, точно ночные насекомые, взгляды спускаются по моему лицу, шее, декольте и оседают на подрагивающей в ритме танца груди, укутанной медовым светом прожекторов.
Делаю небольшой шаг вперёд, и моя обнажённая нога, покрытая несколькими слоями тончайшей прозрачной ткани, выныривает из морской пены своих покровов, а на лодыжке начинают мелодично позванивать крошечные марокканские бубенчики на тяжёлом серебряном браслете. Повинуясь магическому ритму египетских барабанов, я снова замираю и выдыхаю животом, отчего все глаза в зале, не отрываясь, следят за движениями моего гладкого полукруглого животика и скатываются всё ниже – я это знаю наверняка – по тайной дорожке туда, где под мягкой округлостью плоти, на самых краях бедренных косточек, натянут прохладный шёлк шальвар.
Я на секунду замираю, чтобы сделать передышку перед нарастающим диким темпом ударных, и вдруг мои глаза в безликой замеревшей толпе упираются прямо в Него. Приглушённый свет над столиком падает на его словно выточенное из камня лицо: мужественный подбородок с небольшой щетиной, прямой нос с горбинкой и холодный и надменный, как бы уже успевший устать от всех зрелищ мира, взгляд. Он сидит, свободно развалившись в английском резном кресле, широко расставив длинные стройные ноги в голубых джинсах, на нём обычная светлая футболка с логотипом Gucci, и в руке он сжимает запотевший тумблер с виски. Кубики льда поблёскивают в прозрачном бокале, тают, перемешиваясь с драгоценным янтарным напитком, и я сама вдруг понимаю, что я, как маленькая льдинка на горячем солнце, уменьшаюсь и плавлюсь от его надменного и насмешливого взгляда…
Мои щёки под вуалью пылают, плечи загораются, точно на них накинули огненную шаль, а живот становится вдруг необыкновенно пустым, как лёгкий, надутый гелием шарик. Я делаю второй шаг, и все драгоценные камни и монисты начинают звенеть в одном ритме с барабанщиком, выступая с ним в дуэте. Теперь мои грудь, живот, бёдра двигаются поочерёдно, будто сами задают ритм танца, пока ещё не так быстро, но сейчас я – картина, а музыка в клубе – только обрамляющий меня узор. Сотни часов тренировок перед зеркалом в зале, и всё моё тело – это пластичное полотно, на котором я выписываю убыстряющийся с каждой секундой ритм.
Мои бёдра повторяют первобытную тряску, отточенную теперь до совершенства, его глаза всё так же устремлены на меня, он не в силах оторваться от перекатов мускулов под моей гладкой кожей на груди и животе, а я танцую сейчас только для него. Переливаясь всеми красками мира, звеня сотнями золотых монеток и бубенчиков, прохожу вдоль края сцены, свысока глядя на толпу сгрудившихся здесь моих поклонников и постоянных клиентов. Я подхожу к одному из них – стильному бизнесмену в дорогом костюме, который старается не пропускать моих выступлений по четвергам, встаю на колени и выгибаюсь на спину, откинувшись на пятки, не переставая задавать ритм животом и грудью. Мои длинные волосы разметались по деревянному настилу шёлковыми змеями, а я вижу, как мужчина, не моргая, не в силах отвести взгляд, смотрит на мой плоский живот и на то, что сейчас скрывается под тонкими полупрозрачными подъюбниками. Перекатываюсь ближе к краю сцены, подставляя ему своё обнажённое бедро, стянутое резинкой шальвар, и чувствую, как жёсткая и хрустящая купюра, просунутая под нитку, приятно царапает кожу… Сидя на бёдрах, продолжаю танцевать свои барабаны, укутывая поклонника шалью волос и приближаясь к нему настолько близко, чтобы он смог почувствовать и увидеть малейшие капельки прозрачного пота, уже начинающие собираться у меня в ложбинке между грудей.
Делаю перекат и, повернувшись спиной, исполняю бешеную тряску ягодицами уже перед другим зрителем, на мгновение присаживаюсь на бёдра и кладу голову ему на плечо, одновременно чувствуя его большую и властную ладонь, оттягивающую бретельку лифа и засовывающую под неё стодолларовую купюру.
– Спасибо, сладкий, – шепчу я ему на ухо и резко вскакиваю на ноги, чтобы продолжить собирать дань со своей паствы на сегодня.
Ещё несколько минут, и я стою в центре сцены, словно разрываемая на части гулкими ударами, мои волосы разметались в разные стороны, как языческое пламя, тело свободно и расслаблено, как древний ветер, я слышу финальный удар барабана и замертво падаю здесь же, на пол, точно растворившись с последним затихшим звуком в зале. Несколько секунд в клубе царит звенящая пустота, пока и она не разбивается на осколки громким улюлюканьем и топотом.
– Наша