сочувственно. Просто я намного старше, и у меня звериная интуиция военного преступника, с которой трудно справиться.
– Что с погодой на развязке?
– Полный штиль. Я слежу, – говорит Борисыч.
– Ну, погнали.
У выездного поста машины начинают тормозить, но левый ряд свободен. Не успели выставить заслон, на это нужна особая санкция, на санкцию нужно время, а пока что автопилоты не пустят никого в левый, раз справа все нормально. Поэтому в левом отважно стоит одинокий полицейский и машет жезлом.
У Маши нет автопилота. Конструктивно не предусмотрен. Это вам не какое-то современное модное недоразумение, а старый добрый автомобиль. Зверски красного цвета, очень красного. Теперь не то что таких машин не делают, а даже такого красного цвета не бывает.
С Машей нельзя связаться по вайфаю, приказать ей сбросить газ и прижаться к обочине. Полиция не может с ней договориться ни по-хорошему, ни по-плохому. Она, по нынешним меркам, неуправляемая.
Дикая красная машина.
В прекрасном новом мире она не имеет права ездить вне специально отведенных спортивных трасс. То, что мы с ней сегодня выбрались в город, – лютое нарушение, тянет на конфискацию транспортного средства и запрет вождения чего бы то ни было лет в десять. Поэтому я прятался от камер.
Впереди проем в отбойнике, наша первая точка отмены. Если переходить на запасной план, тогда здесь. Остальные две точки намного хуже, там шансов уцелеть всего ничего.
– Погода?
– По нулям.
– Продолжаю движение.
Сто десять миль. Полицейский отпрыгивает через отбойник, резвый парень. Сейчас за нами сорвутся перехватчики. Вот что им стоило, казалось бы, уже катиться впереди и пытаться нас заблокировать, стрелять электромагнитными «пауками» не вдогон, а в лоб и в борт? Что стоило раскатать по левому ряду ленту с шипами?
Рабочего места им это стоило бы. У них инструкция. Мы знаем их инструкцию назубок. Они держатся за свои рабочие места – хорошие, послушные ребята. Как все теперь. За малейшее нарушение их ждет наказание. Кого угодно ждет наказание за что угодно.
Самое удивительное – они все равно воруют, как твари последние, и охотно продают секреты, которые никто из наших не продал бы никогда. Они не такие, как мы. Не любят свою корпорацию, хотя та и победила.
А мы с Борисычем, гады и сволочи, деятельные участники конфликта, который запрещено называть Второй Корпоративной Войной. И никто на Земле – ах, хорошие вы мои, послушные! – его так не называет. Не было такой войны. И нас там не было. Да и кто мы, собственно, инфослужба. Сколько длилось это дерьмо, полтора года, толком даже не стреляли, так, пару раз отстреливались, и то по собственной дурости.
Но мы нарушали такие правила, что вам и не снилось. Мы, военные преступники, ничуть не лучше тех наемников, кто разносил города ракетными ударами. Они-то за деньги и по приказу, они всегда могут спрятаться за прейскурант и приказ. А мы-то