пред твоими глазами теперь вот стоит всё тот же такой абсолютно черный тот магический в чем-то даже супрематичный «Черный квадрат» Казимира Малевича и всё твоё знание теперешнее так легко своей абсолютной чернотой поглощающий в тот свой вековой кракелюр, и перед твоими глазами теперь рядом с тем «Черным квадратом» еще и та черная шинель отца братьев твоих, погибшего на той кровопролитной войне Второй мировой и еще на его и их Великой Отечественной для всех нас и, естественно, для него, и для тебя, и братьев твоих Великой и Отечественной, и еще в памяти твоей тот черный-пречёрный Чернобыль 1986 26 апреля, и еще тот Семипалатинский черный полу-песчаный грунт, засыпающий и застилающий в феврале 1963 тебе глаза и застилающий всю твою такую плодородную черноземную савинскую землю, той особой и невидимой ни тебе, ни другим ураново-плутониевой радиацией о, которой тогда ни вам и никому другому никто из-за той особой бериевской секретности и не говорил, так как и сами творцы того чуда земного, и даже ученые то мало чего о том они и знали. Да и мало кто её даже знал ту всюду проникающую радиацию, и полно ли и ясно ли понимал в те времена, разве кроме специалистов по радиационной защите, которых и, было, наверное, только единицы во всей стране, покуда не наработали они свой опыт, покуда они сами не наделали столько ошибок и промахов на заводах своих тех обогатительных. А вероятно пальцев одной моей руки достаточно будет, чтобы сосчитать их хватило бы, так как всё они в шарашках бериевских были и были так по-особому они все засекречены и все тогда было засекречено, что и говорить о том никто не мог и даже не смел.
А уж те многочисленные шарашки и те закрытые науко грады от Померок в родном мне Харькове, до Сарова под Нижним Новгородом, и до самого Челябинска-72 или до Красноярска-35, не говоря уж о новом том магаданском Билибино, да и не важно сколько, и столько километров до них от областного града того (а тот их секретный номер в виде двузначной цифры, думаю, теперь обозначал почтовое расстояние в километрах или обозначал он даже те русские версты от самого центра каждого, упоминаемого мною града со своей древней и понятно вековой историей и даже со своим особым, только ему свойственным этносом), где и Игорь Курчатов, и, о нём немало читал, и естественно академик Харитон, и даже, взбунтовавшийся, вероятно от самой той радиации, опосля молодой академик Андрей Сахаров, хоть, как бы и свободные они сами мыслить, но не свободные они даже дышать в тех науко градах воздухом, не говоря уж и не могущие они свободно, чтобы им перемещаться по всей стране своей, не то, что выезжать за её неприступные тогда рубежи, находясь под ежечасной опекой НКВД или КГБ, а ныне ФСБ, как и в том «Черном квадрате» Казимира Малевича буквально и наяву, и образно находясь за колючей проволокой: о них ни настоящей правдивой информации нам в газетах тогдашних, ни даже одной единственной весточки, что еще они живы их родным и близким, и ничего другого, даже, что они были тогда на Земле и, что они жили совсем рядом никто не знал и нисколько не ведал о том, даже их американские