спросил он. – Ты ведь умер, деда!
Я с гордостью и восхищением смотрел на своего внука: в его глазах не было страха. Только любовь и тоска.
– Да, Шонни, умер, но я хорошо себя вёл, и мне разрешили на тебя посмотреть. Только касаться нельзя: одно прикосновение, и я развеюсь, как дым.
Мальчик сел, поджав ноги, луна светила ему в затылок, но я хорошо вижу в темноте, вижу даже такие мельчайшие детали, как маленькая слезинка, бегущая по его примятой от сна щеке.
– Не плачь, Шон, – шепнул я. – Ты маленький, но мужчина. В жизни будет много потерь, учись с ними справляться.
– Я не… – он всхлипнул и сказал твёрдо: – Не буду плакать. Ты ведь ещё придёшь?
Врать любимым людям – последнее дело. Сказал бы «грех», но для Отца Небесного меня больше нет, а Морской Хозяин такого слова не знает. Я осторожно покачал головой, так, чтобы мой рот не попал в полосу лунного света и сказал:
– Я не могу обещать, Шонни, но постараюсь. Ты ложись и крепко-крепко закрой глаза. Утром в постели найдёшь подарок от меня. Маме скажешь, что нашёл это на берегу. Ещё скажи ей, что очень хочешь учиться в школе святого Эдварда в Глазго.
– А почему в Глазго, деда?
– Подальше отсюда, Шон. Скажешь, обещаешь?
Мальчик кивнул и зажмурился. Осторожным движением я положил ему в изножье большую золотистую жемчужину и тихонько вышел из комнаты.
Шон – умный мальчик. Он понимает, что под привидениями не скрипят стулья, и им не надо открывать дверь, чтобы выйти из комнаты. Когда я был уже на краю обрыва, ветер принёс его крик:
– Деда!
Я обернулся. Шон в белой пижамке стоял на пороге дома и ветер развевал его волосы. Он был таким маленьким и беззащитным, что у меня сжалось сердце. Я похитил столько людей, чтобы наполнить бездонное брюхо хозяина… Я столько раз смотрел, как он ест их, вырывая куски мяса из живого, извивающегося в его руках тела, что уже привык, и они перестали приходить ко мне в кошмарах. А сейчас перед моими глазами возникло видение его тела в мокрых руках Хозяина, и сердце остановилось.
Будто отвечая моим мыслям, лунный свет за мной пропал, закрытый огромной тенью. Я развернулся, готовый до последнего драться за своего внука, чего бы мне это ни стоило, даже вечности в яме, но сзади было пусто, только огромная туча закрыла собой ночное светило.
Я махнул ему рукой, поднимать шум мне не хотелось. Шон меня понял. Он хриплым шёпотом крикнул:
– Я буду ждать тебя, деда!
Как только за ним закрылась дверь, я разбежался и прыгнул в море.
***
В Мангерсте не было ни гостиниц, ни пабов, как таковых, слишком маленькой была их деревушка. Но когда в одном месте собирается хотя бы трое шотландцев, им непременно надо поговорить, а когда на дворе круглый год холодно и сыро, обязательно нужно согреться.
Муж Аннабель Ганн, Колин, был таким же, как все остальные рыбаки: ловил рыбу, сбывал улов перекупщикам, латал их старый, ветхий, но просторный дом. Ганн говорил, что камни его помнят Марию Стюарт, но вряд ли королева когда-либо