не плоть,
пускай всего лишь крик
от немоты, что не подвластна крику,
я прижимаю к сердцу, как реликт,
как даже поминанье по реликту.
Величье Осени несёт свои плоды.
Величье Времени опять покатит к Маю.
Любовь, и гнев, и боль от немоты
я, слава богу, к сердцу принимаю.
И тем, кто все надежды потерял,
я дам надежду, обманув цунами.
«Так не-воз-мож-но!»
… Сквозь девятый вал
прижму к себе всё то, что между нами.
1980 г.
Монолог старого мастера
В.П.Катаеву.
Эпоху, что не знает Ной,
я воссоздал стезёю красной.
И на столе, и за спиной
моей горит «Венец Алмазный»
Быть может, и пора кончать,
став классиком не мнимо модным:
любую строчку шлют в печать,
мной брошенную мимоходом.
Но, давним замыслом объят,
мой бог творит.
Адам и Ева
помолодевшие опять
велят затеплить свечку слева.
Во всём посёлке гаснет свет,
и соловьи кончают трели,
и лишь совсем седой поэт,
приятель старый мой, не дремлет
И шторы на окне висят,
и треплет их вселенский ветер.
… Что делать?
Надобно писать!
Хотя «уже написан Вертер».
1980 г.
Роковое
О! Роковая!
Бившая меня
полынно-лунным
«горько! – горько! – горько!»
Оставь меня!
Ну в чём моя вина,
что я прошёл с тобою столько, сколько
уже никак мне больше не пройти?
И, видит бог (я не виню в том бога!),
всё то, что было на твоём пути
и на моём пути,
то – было плохо.
Отликовал!
Любившая меня
и всех других, кого звала «мальчишкой»,
оставь меня!
Ведь есть уже она,
кому всё знать, наверно, будет слишком.
Отликовал!
Пусть «горько!»
Пусть сгорел!
Но в новой той,
не терпящей лишений,
остаток сердца бьётся, как пострел.
Хотя она не станет совершенней!
Отликовал!
И всё-таки мне петь!
И песнь моя опять любовью станет.
О! Роковая!
Я хочу тебе
любви… желать.
Пусть сердце не устанет.
О! Женщина! Жена!
Мой след – к тебе,
проторенный и мною, и – тобою.
Останься, я прошу, в моей судьбе
не роковой…
последнею любовью!
1980 г.
Осенняя икебана
В этом собранном букете —
стебельки сухой травы
и листвы
былой на свете
осени и синевы.
Все подобраны твоею
несрывавшею рукой…
Осенью былой болею
в ожидании другой.
Хоть и высушен букетик,
и разглажен утюгом,
сохранил он многоцветье
в этом времени другом.
И