внимательными и злыми чёрными глазами. Усмехнулся, а затем сказал Петру:
– Нужно говорить правду, и желать людям только добра! А всё уж остальное зависит не от нас, мил человек, только от людей. Вот и хозяин наш так думает.
– Какой хозяин? – Пётр очнулся от нетрезвой думы, и, сидя за столом, оторвал голову от ладони, но трактирщик не ответил.
Выбежал мальчик-половой, и стал спешно наводить порядок. И казался таким резвым, будто были у него не руки и ноги, а множество резвых похрустывающих лапок, как у проворного паучка.
Когда Матвей уехал, Пётр понял, что остался в трактире единственным посетителем. Стало неуютно, и он уже взялся было за шапку, когда услышал лёгкие шаги по лестнице. Его глаза округлились: человек в тёмно-бордовом заграничном облачении шёл прямо к нему, и улыбался:
– Я стоял наверху и был невольным слушателем вашего любопытного разговора, – промолвил он.
Пётр не знал, как поступить. Хотел привстать – нельзя же сидеть в присутствии этого человека, явного вельможи, который к тому же говорил с заметным акцентом. Но тот только похлопал Петра по плечу, и сам, расправив платье, сел рядом. Посмотрел так, будто видел насквозь. То ли было темно, или выпитое дурманило, или ещё неведомо почему, но Петру показалось, что у странного собеседника постоянно то появлялись, то пропадали оранжевые ободки вокруг зрачков:
– Разрешите и мне вас угостить, – сказал человек, и тут же этот низкорослый, похожий на чёрную птицу трактирщик подбежал к ним с графином. Но теперь он был благодушен и раскланивался в три погибели. – И не вздумайте отказывать, обидите! Я знаю, точнее вижу-вижу, вы не из тех, кто любит получать что-то за дармовщинку. И это весьма похвально! Я очень ценю таких людей! Уж поверьте, и давайте-давайте, без стеснений…
Они выпили и закусили слегка поблёскивающими в свете свечей капельками жира кусочками сельди.
«Совсем без костей, во рту прямо тает! И дорогая, наверное», – подумал Пётр. Он привык к простой речной рыбе, в которой костей столько, что облеваться можно.
– Видите ли, в чём дело, – произнёс странный человек и изящно поставил на стол выпитую рюмку, и зелёный камень блеснул на тонком пальце. – Я ведь тоже сразу понял, как и этот дерзкий мужчина, как только вы вошли, что никакой вы не извозчик. Не ваше это занятие. Не по вам, и не по вашему славному коню, – он аккуратно вытер рот и руки салфеткой.
«Непонятный, заковыристый какой-то… и откуда он знает про коня, вроде бы сверху, говорит, стоял, не выходил… Да кто это вообще такой?» – подумал Пётр, и помрачнел.
– Вот того ловкого гарсончика, выхолощенного молодчика, с которым вы изволили мило побеседовать, я бы к хорошему делу и на версту не подпустил. Я не этот, как он назвал… Еремей Силуанович. Мне такие «лихачи» крайне несимпатичны. Я бы даже сказал, отвратительный наглец. Ещё ведь и Ваньком назвал. Мерзко звучит, верно? И мне было бы обидно. Не про вас, не про вас сии слова… А вот вам, милый