вам, как дорогому гостю нашего «Доброго стана», за счёт заведения, – и вдруг он немного ощетинился, чуть захрипел. Но не на Петра. Кто-то подошёл сзади:
– Эх, Ванёк, – услышал Пётр за спиной.
Алатырев подумал, быть может, это обращался к нему утренний попутчик? Вдруг он и тут гуляет? Злоба обуяла его. Представил, что обернётся, увидит улыбающуюся красную, со свиными глазами морду. Если это тот барин, вот он уж съездит сейчас кулачищем по этой ухмылке, а там будь, что будет! Недаром и этот чёрный на него шипит! Пускай потом Петра отведут к исправнику, посадят за решётку, неважно. Хотелось выплеснуть горечь и досаду, что накопились за день.
Крестьянин резко обернулся. И не узнал в подтянутом, с щегольски подстриженной бородой мужике того барина.
– Я не Иван, а Пётр! – огрызнулся он.
– А я и не сказал, что ты Иван, а Ванёк, – ответил тот, и обратился к хозяину. – Налей нам!
– Я угощений не принимаю, будьте благодарны, – ответил Пётр. – И с вами тоже расплачусь, – сказал Пётр трактирщику, но тот покачал головой.
– Да ты чего насупился? – улыбнулся подтянутый мужик. – Ванёк – это так называют неопытных деревенских, вроде тебя, что в извоз подались. Кто первый раз, как ты, таких за версту же видно. Не обижайся, угостись. Я уж больно поговорить с тобой хочу.
Тепло от первого стакана уже ударило в голову.
«Да, будь, что будет! Теперь хоть с чёртом, да пить!» – махнул рукой Пётр.
Они отошли к столу, сели и выпили. Нового знакомого звали Матвей, тот говорил и говорил добродушно, а Пётр просто и по-крестьянски удивлялся всё больше, чувствуя себя рыбой, рискнувшей из тихой заводи заплыть в буйное, незнакомое, чуждое для неё море:
– Странное какое-то заведение тут открыли. Я мимо ехал, смотрю – вывеска, дай, думаю, загляну. Да мне и по долгу службы обо всём знать надо, мало ли, кто сюда ехать восхочет, – сказал он. – Ты не обижайся, что я тебя Ваньком назвал. Я ж говорю, мы так всех деревенских вроде тебя называем, кто на своих или хозяйских лошадях. Не знаете, сколько просить, готовы ехать, куда прикажут, и часто вашего брата обманывают. Ваш удел – копейка за извоз небогатых, какой-нибудь приказчик – высший ваш клиент. Никаких прав нет у вас нет, ничего вы не докажите, коль и обидят. Я тебя, братец, ещё утром приметил, и подумал: «Ну-ну, этот и к вечеру с фигой в кармане останется!» Ну и что, я прав?
Матвей же, судя по его рассказу, принадлежал к особому сословию извозчиков – «лихачам». У него были хорошие сани, и возил «с ветерком» только купцов, офицеров, кавалеров с дамами и прочих, кому было важно красиво проехаться по улочкам, для них, оказывается, это не просто поездка, а «выход в люди».
А Пётр слушал, и думал: деревенские тоже гуляли на праздниках, катались на санях, но никто так не задирал нос, пытаясь показать, насколько выше и лучше других. Городской подход Пётр принять и понять не хотел. Он и не знал теперь, соберётся ли опять, решится ли