оминаний),
Ещё не покрыта снегом, что там, над нами,
Банальной бумажной розой цветёт как будто.
Скользит по брусчатке ветер, трезвит сознанье,
Пытаясь вовлечь нас в своё возвращенье…
Но словно в режиме всеобщего упрощенья,
Летим мы, почти не дышим, измучены снами.
Прошу, не дразните, свернитесь, огни рекламы!..
В суровом гуденье троллейбуса – редкие взгляды…
Смотрите, под самой крышей, луна – лампадой,…
А лучше – прологом ещё не написанной драмы.
Снег ждёт не дождётся, пока доживёт до точки,
Забывший про зиму, ноябрь, эпигон инертный,
Старательно сея, рисуя по окнам мольбертным
Последним дождём…
эти образы
близкие
очень.
МЕТРОНОМЫ КАЖДОДНЕВНОСТИ
Заведёнными игрушками поутру спешит народ.
Дым котельных завитушками вытесняет кислород.
Солнца шар восходит медленно… Миг, другой – и вот уж день
Серой тенью неприветливой в неприметной наготе
По снежку голубоватому ускользает, – не поймать.
Как ему невиноватому нас легко не замечать.
Суетливые движения, пусторечий трескотня…
Жизнь моя несовершенная состоит не из меня.
Адаптироваться выпало в этом мире нам с тобой,
Чтоб внедрившись в однотипие, в грёзах думать о другой —
Совершенной и «неправильной»… Вот и думаю, таясь,
Без эпиграфа, заглавия, всё выискивая связь…
Но старательно-подчёркнуто мне навязывают тень,
Чтобы я устал до чёртиков от уверенных людей,
Чтоб в несмелом пробуждении, по снежку да по свистку,
Создавалось убеждение, что я, дескать, не могу
Выходить из подчинения мной невыдуманных игр…
Ну, хотя бы «тем не менее», ну, хотя бы «наблюдение»,
«по наитию», «впритык»…
В ПОИСКАХ СВОБОДНОГО МЕСТЕЧКА
Науму Ковальскому всюду не рады,
На каждом шагу возникают преграды:
Где ростом не вышел, где слишком умён…
Меж тем проживает в Израиле он.
Езжай, говорят, ты, наш бохэр, в Россию,
Тебя там фанаты сочтут за мессию,
Пополни число дефицитных голов,
Славян просвещая… Всего-то делов.
И что же?.. Ковальский подался в Россию,
Верней – полетел бизнес-классом, красиво,
При шляпе хасида, «клубке» каббалы…
…и Та́ния в пальцах, а пальцы – белы…
Бродил по Москве он весь день тараканом.
А к вечеру был умерщвлён хулиганом,
Но… тотчас воскрес… у хирурга в руках
(хирург походил на Кота в сапогах).
Сквозь зубы спасённого лились нигуны…
Чуть позже Наум, с восхищением юным,
Катаясь в карете по всем округам,
Сказал, что Ковальский свалял дурака.
Ему предлагали местечко в Госплане,
Над площадью Красной на аэроплане
Летать да поплёвывать… «Как ты, готов?..»
Но… отбыл он в Штаты, без обиняков.
Уж там-то Науму найдётся местечко,
Где с пользой дадут ему вставить словечко…
Усиленно думал Наум про себя:
«Куда я, зачем я, мечты торопя?..
Кого просвещать, коль повсюду здесь наши?..
Вон, русские стали евреями даже…
Один ты остался, москвич-хулиган…
И то, ха-ха-ха, с окончаньем на «ан»…»
В РАСКРЕПОЩЕНИИ ДУШИ
Возникший невесть откуда,
Возможно из «параллельного»,
Худющий, как жердь, и высокий,
Парнишка танцует в парке.
То танцем покажет верблюда,
То странно растущее дерево…
А руки танцора и ноги —
Не гнутся, почти как палки.
И тут замечаю, надо же,
Печально, такое дело:
В движениях ограниченный,
Он гибче любого стебля.
Вот что-то играет на клавишах,
Вот ловит руками идею,
Что, вспыхнув зажёгшейся спичкою,
Из рук устремляется в небо.
А музыка, так, произвольная
(я не вдавался в тонкости),
Звуча