проступок, но не такой уж, чтоб заплатить за него жизнью…
Ни слова не говоря, матушка развернулась и стала протискиваться сквозь толпу. А потом все видели, как она шла: медленно, еле переставляя ноги, словно тащила на спине тяжеленную каменную плиту. Люди провожали ее взглядами, пока вдруг не услышали, как она взвыла. Все тут же отвели глаза.
– Развяжите его! – вполголоса бросил комиссар, перед тем как повернуться и уйти.
Глава 17
Дело было в седьмой день седьмого месяца, когда на небе тайно встречаются Пастух и Ткачиха81. В доме царила жара, а комаров было столько, что казалось, они цепляются ногами. Матушка расстелила под гранатовым деревом циновку; мы сначала уселись на нее, а потом улеглись, слушая ее рассказы вполголоса. Вечером прошел небольшой дождь. «Это небесная Ткачиха льет слезы», – сказала матушка. Воздух наполнился влагой, изредка налетал прохладный ветерок. Над нами поблескивали листья. В пристройках солдаты зажгли самодельные свечи. Комары просто одолевали, хоть матушка и пыталась отгонять их веером. В этот день все сороки в мире собирались в небесной синеве и, примкнув друг к другу клювами и хвостами, возводили мост через катящую серебряные валы реку, чтобы на нем могли встретиться Ткачиха и Пастух. Дождь и роса – их слезы. Под тихое бормотание матушки мы с Няньди, а также сынок Сыма всматривались в усыпанное звездами небо, выискивая именно те, о которых она говорила. Даже восьмая сестренка, Юйнюй, задирала голову, и глазки ее сверкали ярче звезд, увидеть которые ей было не дано. В проулке тяжелой поступью прошли сменившиеся часовые. Из полей доносилось кваканье лягушек, а в сплетениях гиацинтовых бобов на заборе застрекотала другая ткачиха82, выводя свои трели. Во мраке шарахались большие птицы, мы видели их смутные силуэты и слышали шелест крыльев. Пронзительно верещали летучие мыши. С листьев звонкой капелью скатывалась вода. На руках у матушки посапывала Ша Цзаохуа. В восточной пристройке по-кошачьи взвизгивала третья сестра и в свете свечи покачивалась большая тень немого. Они уже стали мужем и женой. Их брак засвидетельствовал комиссар Цзян, и тихие покои, куда приносили подношения Птице-Оборотню, превратились теперь в покои брачные, где Линди с немым предавались своим страстям. Птица-Оборотень часто выбегала во двор полуголая, и один солдат так засмотрелся на ее прелести, что немой ему чуть голову не открутил.
– Поздно уже, спать пора, – сказала матушка.
– В доме жарко, комары, можно мы здесь поспим? – заныла шестая сестра.
– Нет, – отрезала матушка. – Роса вам не на пользу. К тому же есть тут любители цветочки собирать… Вроде даже слышу их речи: один говорит, давай, мол, сорвем цветочек. А другой отвечает: «Вот вернемся и сорвем». Это духи пауков переговариваются, они тем и занимаются, что юных девственниц совращают.
Мы улеглись на кане, но сон не шел. Лишь восьмая сестренка, как ни странно, сладко уснула и даже пустила слюнку. От комаров жгли полынь, и едкий дым лез в нос. Свет из окон солдат попадал в наше окно,